«Старая и недобрая Англия» - [13]

Обращаю ваше внимание на тот незначительный факт, что каким-то образом так вышло, что испанцам вдруг стало дело до того, что о них думает туманный Альбион. Еще вчера на думы британского Опанаса испанцам было плевать с высокой горки, а сегодня поди ж ты… Надо же… Как лестно узнать, что наши песни слушают в САМОМ ЛОНДОНЕ. И это, напомню, совершенно чуждая Англии страна где "бежит, звенит Гвадалквивир". Что уж говорить о культурно близкой Англии Америке, где, начиная с 1964 года вдруг выяснилось, что "если человек говорит с британским акцентом, то он тут же обретает некую ауру, а все, им говоримое, наполняется особым смыслом…"?

Чужое культурное доминирование означает, что вы позволяете встроить себе в мозг некий slot. А потом "чужой" может засовывать в этот слот пластинку, скомканную газету, дискету, сиди, фильм, словом, любой носитель информации и ваш мозг будет эту информацию считывать. Причем абсолютно никакой роли не играет нравится ли вам эта информация или нет, любите лы вы музыку Битлз или вас от нее тошнит. "Нравится, не нравится, спи, моя красавица…" Слушайте музыку революции! Избавиться от этого можно лишь вырвав с мясом, с куском собственного мозга внедренный туда слот чужой культуры.

Начиная с осени 1963 года культурной доминатрессой мира является старая и ох, какая недобрая Англия. Только Англия знает что и зачем она делает. У нее в руках оружие невообразимой силы. Да она этого особо и не скрывает:

I know how to hurt, I know how to heal.

I know what to show and what to conceal…

Finale. Andante maestoso

Революция, даже если она и называется красивым словом "культурная", ничем не отличается от любой другой революции. От некультурной. Ни от той, что "93-й год", ни от той, что "17-й". С помощью революций меняется среда, в которой мы живем. Вчера мы, идя домой, шагали по пыльному тротуару и дышали воздухом, а сегодня – раз!, и кто-то взорвал некую плотину, о существовании которой мы даже не подозревали. Вчера, когда мы ложились спать, за окном был привычный пейзаж. Скучный, постылый. "Глаза б мои его не видели…" А сегодня глянули – Боже! Вокруг простирается водная гладь. "Waterworld". Да как же мы жить-то будем? Да так как-то… Кто-то мутирует, жабры у себя отрастит, начнет нырять за жемчугом, будет вздыхать о "былом", внучкам с перепонками между пальцами рассказывать как оно было "при проклятом совке", ну, а кто-то не сможет "вписаться в реформы", кто-то утонет. "And only bubbles coming up." Буль-буль-буль-бульк…

А вот тем, кто все это благолепие устраивал, тем, кто обо всем знал заранее, им жабры не нужны. Они загодя, перемигнувшись, уже координатами таинственного острова обменялись, они и широту и долготу знают, им тайна двух океанов известна, и уж аквалангом каким-нибудь завалященьким они тоже обзавестись не забыли. "Ну, а вы тут того, побарахтайтесь… Быдло проклятое!"

Во всем этом великолепии есть лишь один малоприятный для "взрывников" штришок – дело в том, что как было справедливо подмечено, у революций есть свойство пожирать своих детей. И в этом смысле культурная революция тоже ничем не отличается от тех революций, где гильотина и прочие "средства социальной защиты". Любой революции нужны мученики, любое мало-мальски серьезное дело должно быть спрыснуто кровью. Ну и в той истории, что мы вам рассказываем, без мучеников тоже не обошлось.

Comes Death, nothing can be done

С описываемых нами событий пройдет сколько-то там лет и в 1980 году, в далеком Нью-Йорке, будет убит, не ледорубом, правда, а банальной "маслиной" Джон Леннон. Вообще-то в смерти этой ничего удивительного нет, Леннон всей своей жизнью напрашивался на неприятности. По духу он был истинным революционером. А если учесть его идиотские претензии на мессианство, то даже и удивительно, что он протянул так долго. Вот ведь еще 29 июля 1966 года в Америке разразился скандал после того, как журнал Дэйтбук опубликовал реплику из интервью Леннона, которое тот дал в марте того же года лондонскому Ивнинг Стандарту. В интервью том Джон опрометчиво заявил, что Битлз "more popular than Jesus". В Америке разразилась буря. Песенки Битлз перестали крутить по радио, а в южных штатах кое-где были даже устроены аутодафе, где при стечении верующих сваленные в кучу пластинки Битлз публично сжигались. С одной стороны это было своеобразной рекламой, но с другой это грозило немедленно сказаться на доходах целой индустрии, в которую к тому времени превратился "проект Битлз" и Леннон немедленно принялся извиняться и объясняться, говоря, что он имел в виду не это, а вот то, но слово-то – не воробей. Между тем в той "social laboratory", коей, по мнению интеллектуалов, является Америка, всегда хватало всякой твари-по-паре, и среди этих тварей при случае или при необходимости с легкостью можно было найти парочку сумасшедших, так что заявление свое Леннон сделал явно не подумав. Думание вообще не было его сильной стороной и имел он обыкновение кроме опрометчивых высказываний совершать не менее опрометчивые поступки. Скажем, в апреле 1963 года, когда Битлз находились в самом-самом начале своей головокружительной карьеры, Леннон вдруг, под тем предлогом, что ему нужно отдохуть, бросил своих друзей и уехал с менеджером Битлз Брайаном Эпштейном на две недели в Испанию. Уехать куда бы то ни было вдвоем с Эпштейном, о гомосексуализме которого знали все окружающие, было в высшей степени неосторожным поступком. Репутации Леннона в "роктусовке" был нанесен невосполнимый ущерб. Маккартни с тонкой улыбкой разъяснял всем заинтересованным лицам, что, принося эту жертву, Леннон желает стать в глазах Эпштейна главным в четверке, желает стать тем человеком, с которым в первую очередь нужно вести обсуждение творческих вопросов. Через пару месяцев, на дне рождения Маккартни, диск-жокей из "Пещеры" Боб Вулер, повздорив с Ленноном, во всеулышание назвал того "проклятым педиком". Во вспыхнувшей потасовке Леннон вышел победителем и перепуганный до полусмерти Эпштейн отвез помятого Вулера в ближайший госпиталь, попутно всучив ему двести фунтов во избежание скандала. Что же до знаменитого "мы более популярны, чем Иисус", то заявление это вряд ли было сюрпризом для людей, хорошо знавших Леннона, так как еще за несколько лет до того Леннон, публично оскорбляя Клиффа Ричарда, кричал тому: "Bloody Christian!". Интересно, кем считал себя человек, пытавшийся обидеть другого словами "проклятый христианин"? Словом, смерть Джона Леннона вполне могла быть смертью эксцентричной знаменитости. Его кончина, объясняемая как смерть великого человека, павшего от руки психопата, желавшего в свою очередь стать великим, вполне вписывалась в революционный контекст шестидесятых. Человек жил как революционер и как революционер умер. Но вот смерть другого фигуранта в терминах "коней привередливых" описана быть никак не может. Речь о Брайане Эпштейне.