Старая девочка - [34]

Допрос Пирогова Ерошкин начал через три дня. Он так же, как и Пушкарева, не стал вызывать его повесткой на Лубянку, вообще держался подчеркнуто мягко. Пришел к нему на работу в Спорткомитет, дождался, когда у Пирогова кончатся дела, все это время сидел в коридоре, читал газеты, там же, в коридоре, подошел и попросил позволения с ним поговорить. Конечно, он знал, что Пирогов не может не согласиться, но все они делали одно дело, были союзниками, и от того, как в дальнейшем сложатся их отношения, от того, насколько они будут доверять друг другу, зависело многое. Кроме того, был еще один важный момент. Пирогову он сочувствовал, из дневников он знал, что Вера никогда его не любила, только флиртовала, и лишь потерпев поражение на всех фронтах, решилась было выйти за него замуж. Не по любви, а так.

Ерошкин понимал, что, если Пирогову это известно, добиться его согласия участвовать в их попытках остановить Веру будет очень трудно. Сейчас у Пирогова прекрасная семья, жена, которую он любит, удачные дети; один тоже боксер, ему всего семнадцать лет, а он уже входит в сборную Союза, другой бегун на короткие дистанции, говорят, настоящий самородок. Дожидаясь в коридоре Пирогова, Ерошкин заранее с тоской думал о том, что, если вдруг окажется, что Пирогов не так любил Веру, как той казалось, что, если для него это тоже было лишь обыкновенным флиртом с молодой и красивой барышней, — им, наверное, придется предпринимать что-то радикальное, чтобы Пирогов поставил крест на своей нынешней семье и снова вспомнил о Вере.

Пирогов был хороший советский человек, ни в чем никогда не был замешан, честно дрался на своем ринге, пока не вышли годы, а теперь так же честно тренировал других боксеров, и Ерошкину перед ним было стыдно. И все же Пирогов был им необходим. Смирнов, например, в отличие от Ерошкина, был твердо уверен, что, прожив больше пятнадцати лет в счастливом браке, родив троих детей, Вера теперь захочет спокойных ровных отношений, таких, которые из ее прежней жизни ничего заслонять не будут. То есть она не захочет Пушкарева, не захочет новой любви, ничего, что можно было бы счесть изменой Бергу. “Она, — говорил Смирнов, — ненавидит органы, надо смотреть правде в глаза, она нас ненавидит, и если благодаря нам, с нашей помощью она вдруг снова встретится с Пушкаревым, выйдет за него замуж и будет счастлива, она тем самым всем, а себе в первую очередь, скажет: спасибо, дорогие органы, за то, что освободили меня от этого Берга.

Так вот, — говорил Смирнов, — даже если это так и есть, Вера из ненависти к нам никогда и ни при каких условиях на это не пойдет. Тут-то Пирогов и выходит на сцену. Он ровен, надежен, к безумной любви относится иронически. Ему это и тогда не мешало, что его не любят, как Пушкарева, и сейчас особенно мешать не будет. Любит Вера Берга и пускай себе любит дальше, главное не это, а то, что он, Пирогов, теперь с ней в постели. Кроме того, что тоже немаловажно: человек он глубоко порядочный, честный, зарабатывает достаточно.

В общем, — говорил Смирнов, — она, насколько я ее понимаю, скорее выберет Пирогова, чем Пушкарева. То есть не обязательно Пирогова, но такого человека, который на Пирогова похож, а всего бурного, рискованного, всяческих там любовных страстей и страданий она испугается, она и так чересчур много в последние годы страдала, сейчас в ней нет ничего, кроме страшной усталости”. У Смирнова, несмотря на преклонный возраст, был удивительно открытый ум, и Ерошкин, когда слушал его, готов был согласиться, что да, действительно, Вера устала, и это уже навсегда, тем не менее они потом заложились, поспорили на две бутылки: он поставил на Пушкарева — тот и сейчас был красив и элегантен, как настоящий гимнаст, а Смирнов — на Пирогова.

“Чтобы сделать Пирогова готовым к союзу с Верой, — говорил Смирнов день спустя на летучке, — нам, без сомнения, придется отнять у него столько же, сколько мы отняли у Веры. Только тогда у этого союза будет прочный фундамент. Пройдя через одинаковые испытания, пережив оба потерю своих близких, они научатся уважать чужие страдания, чужую память, сделаются друг к другу терпимы, ласковы, заботливы. До некоторой степени это вообще будет идеальная пара”.

Если допрос Пушкарева Ерошкин начал с финала его отношений с Верой и от него, от конца, пошел к началу, то первое, что он спросил, допрашивая Пирогова, знает ли тот, кто такая Вера Радостина, и если да, то где он с ней познакомился. “Обычно где, — ничуть не удивившись, сказал Пирогов, — на танцах”. — “Вы любите танцевать?” — “Да нет, — пожал плечами Пирогов, — я танцевать вообще не умею. Но смотреть на танцы мне всегда нравилось, я даже на балет ходил. Кроме того, на танцах и девушек красивых много, и знакомиться куда приятнее, чем на улице”. — “И как же вы с Верой познакомились?” — “Да просто: подошел, когда увидел, что она с подругой уходить собирается, представился, сказал, что преподаю здесь же, на курсах. Танцы наши командные курсы и устраивали, чтобы курсантам было где себе жену найти и служить они ехали уже семейными. Семейные лучше служат, ответственнее, добросовестнее, и спортсмены женатые тоже лучше, это я вам как профессионал говорю.