Старая армия - [9]

Действительно, в большинстве рецензий явно превалировало обсуждение деникинской книги (и даже шире — событий, нашедших или не нашедших в ней отражение), а сам Антон Иванович как будто терялся в тени своего труда. В принципе, в этом нет ничего странного, более того, подобная ситуация выглядит вполне естественной, и все же нельзя не пожалеть, что личность автора просмотрели критики и рецензенты, и она до сих пор ждет подобающего по глубине изучения и анализа. Правда, самое главное, что составляло человеческую сущность Деникина и, очевидно, не могло не проявляться в нем как мемуаристе и историке, было тогда же замечено и подчеркнуто на страницах журнальных рецензий.

«…Его отсутствие партийности и не подлежащая никаким сомнениям честность в самом широком смысле этого слова обязывает нас верить в полную объективность его суждений, преследующих лишь уяснение истины, совершенно независимо от личных симпатий или антипатий, — писал укрывшийся за инициалами «Г. О.» рецензент берлинского сборника «Историк и современник». — В одном месте своей книги он, между прочим, проводит такую идею: «Что касается лично до меня, то три года спустя, пережив все иллюзии, испытав тяжкие удары судьбы, упершись в глухую стену неприкрытого, слепого эгоизма "дружественных" правительств, свободный поэтому от всяких обязательств к союзникам, почти накануне полного предательства ими истинной России, я остался убежденным сторонником честной политики». В этой мысли сказался весь Деникин, каков он есть на самом деле: рыцарь, но не политический борец. В дальнейшем, впрочем, он сам высказывает предположение, что, может быть, это Дон-Кихотство. Но иначе он думать и действовать не может просто по свойствам своей натуры. И это не только фраза в его устах. Кто знал Деникина в ранней молодости, а впоследствии следил за всей его служебной карьерой, тот знает, что у Деникина слово никогда не расходилось с делом»^{60}. «…Фактов, противоречащих его схемам, он во всяком случае не пытается скрывать, и это составляет неоспоримое достоинство его книги», — отмечал историк и политический деятель В. А. Мякотин^{61}. «Деникин пытается быть объективным и никогда не затушевывает теневых сторон», — вторит его коллега по народно-социалистической партии и тоже профессиональный историк, С. П. Мельгунов^{62}. И даже открытый противник Белого движения, глава партии социалистов-революционеров В. М. Чернов не мог не отметить этих качеств Деникина, «о политической деятельности которого можно быть невысокого мнения, но отказать которому в политической прямоте и честности не приходится»^{63}.

Впрочем, для Чернова упоминание о деникинской прямоте и честности стало лишь средством оттенить фрагмент «Очерков», однозначно трактуемый им как недостаток книги и моральная неудача ее автора, которому, подразумевает статья Чернова, как раз не хватило ни прямоты, ни честности: описывая смутную политическую обстановку накануне так называемого «корниловского выступления», генерал привел слова известного общественного деятеля В. А. Маклакова, сказанные одному из активных «корниловцев»: «Передайте генералу Корнилову, что ведь мы его провоцируем, а особенно М-ъ. Ведь Корнилова никто не поддержит, все спрячутся…»^{64} Действительно, имя «главного провокатора» завуалировано весьма прозрачно, и прав Чернов, отмечая: ««Лидер кадетской партии» или человек, чья фамилия начинается с буквы М., а кончается твердым знаком, и о котором Маклаков должен говорить в третьем лице (то есть не сам Маклаков. — А.К.), — завеса тут слишком приподнята, чтобы оставить у посторонних место каким-нибудь сомнениям, и в то же время недостаточно приподнята для того, чтобы формально заставить П. Н. Милюкова выступить с опровержением, если есть повод для опровержений». «Одно из двух: или все это по отношению к П. Н. Милюкову верно, — и тогда не для чего так неловко покрывать его; или неверно, — и тогда набрасывать на него тень, не давая ему формального повода для самозащиты — нелойяльно», — утверждает эсеровский лидер, подчеркивая: «Особенно же все это не идет к ген[ералу] Деникину»^{65}. Подобный же упрек бросает Антону Ивановичу и другой критик «слева» — He-Буква, обращая внимание на рассказ об одном из «корниловцев» — «главном руководителе петроградской военной организации, полковнике С.», который в критическую минуту августовского кризиса 1917 года «из опасения преследования скрылся в Финляндию, захватив с собой последние остатки денег организации»^{66}: «почему и теперь скрывает его имя ген[ерал] Деникин?» — с негодованием (быть может, несколько деланным) восклицает Не-Буква^{67}.

Упреки выглядят тем более серьезными, что бесспорных оснований для реконструкции деникинских мотивов нет, и остается лишь строить на этот счет предположения — более или менее убедительные. В принципе, Деникин мог, например, осторожно подойти к цитированию (с чужих слов) приведенного выше высказывания, автор которого — не менее осторожный Маклаков — вскоре в письме к Милюкову вынужден будет оправдываться («Я был поражен и испуган тем общим впечатлением, которое посланцы Корнилова вынесли из этого собрания; это впечатление было, что «общественные деятели» им сочувствуют и их поддерживают. […] Эту позицию «общественных деятелей», которая укрепила посланцев в том, что они встретят сочувствие и даже содействие, я в то время очень резко называл Новосильцеву провокацией, конечно бессознательной… […] Говорил ли я Новосильцеву «особенно Милюков», не помню…»