Становясь Лейдой - [12]

Питер Альдестад пытался расплатиться с ней деньгами. Но как можно было взять деньги, особенно за такие-то роды? От человека, которому предстоит потерять все?

Она мысленно отругала себя. Может быть, все еще обойдется. Может быть, оркенцы и не узнают, кто живет на окраине их деревни, прямо у них под носом. Хельга уж точно никому не расскажет. Интересно, подумалось ей, знает ли сама Маева Альдестад, кого она родила.

– Фру Тормундсдоттер! – раздался мужской голос откуда-то сбоку. Хельга внутренне напряглась. Она продолжала шагать по дороге, притворившись, будто не слышала оклика. Ветер поднял облако пыли, заставив ее замедлить шаг.

– Stopp, vent![16] Хельга… vær så snill…[17] речь о моей жене!

Хельга остановилась, сжала камень в кармане. Обернувшись, увидела, что со стороны гавани к ней бежит запыхавшийся Нильс Иннесборг – мчится со всех ног, что при его габаритах выходило не так уж и быстро. Она поспешно закинула за спину родильный стул, спрятала под накидкой. Иннесборг догнал ее, весь взмыленный, красный, его толстое брюхо ходило ходуном. Он наклонился, упершись руками в колени.

– Что за срочность в такой поздний час, герр Иннесборг?

В этом месяце Хельга дважды бывала в его доме – приходила тайком, и служанка впускала ее через заднюю дверь, – приходила лишь для того, чтобы уверить хозяйку дома, что кишечные колики не являются признаком преждевременных родов. Иннесборг был оркенским sorenskriveren[18], городским магистратом. Два года назад именно он арестовал Хельгу за незаконную медицинскую практику.

– Я уверен, что у жены начались роды, – выпалил он на одном дыхании.

Хельга вздохнула:

– Еще рановато для родов. К тому же это не моя забота. Вашей жене нужен доктор Якобсен, а не дремучая невежественная старуха.

– Якобсен сейчас в двух деревнях отсюда, там чья-то лошадь сломала ногу. А звать кого-то из Бергена уже поздно. – Он сделал судорожный вдох. – У нее отошли воды.

Хельга кивнула, пытаясь скрыть охватившее ее беспокойство. Еще одни ранние роды в одну и ту же ночь? Какова вероятность таких совпадений? Хотя полнолуние уже совсем скоро.

– Вы просите, чтобы я приняла роды у вашей жены?

Нильс Иннесборг потер шею, явно встревоженный этим вопросом, как и собственным затруднительным положением, когда он, впавший в отчаяние, оказался на милости kvaksalver[19]. Шарлатанки-знахарки.

– Нет, я прошу о другом. Чтобы вы просто зашли по-соседски, побыли с ней… чтобы ее успокоить, пока не приедет врач. – Он прочистил горло. – Vær så snill.

Хельга все же сумела сдержать улыбку при слове «пожалуйста». Она и не чаяла, что когда-нибудь ей доведется услышать такую мольбу – да еще дважды – из уст человека, который засадил ее в тюрьму.

Хельга задумалась о возможных последствиях. Если она возьмется помочь и ребенок родится так рано, он может не выжить. И мать тоже может не выжить. И тогда Иннесборг непременно ее арестует, и признает виновной, и скорее всего приговорит к смертной казни – за то, что решает лишь Бог. С другой стороны, если она не возьмется помочь, он никогда ей не простит, что она отказала ему в час нужды. Но если роды пройдут успешно, Иннесборг будет в долгу перед ней, что может оказаться весьма полезным, если в будущем вдруг возникнут какие-то сложности.

Ей не нужны дорогие дары и богатство. У ее отца не было сыновей, которые унаследовали бы его земли. Вся его собственность отошла государству, но власти не знали – и не могли знать – о золоте, которое он спрятал под лодочным сараем. Достать его было непросто, но клад стоил недели полуночных заплывов. Хельга выучилась притворяться и мастерски играла роль нищей старой девы, поселившейся в маленькой хижине на окраине городка, хоть и владела сокровищем, спрятанным под половицами. Зачем ей нарядные платья, красивая мебель и все в таком роде? Чтобы государство захапало все себе, как это случилось с имуществом ее отца? Притворная бедность – небольшая цена за свободу.

Она усмехнулась себе под нос, представив дорогие фарфоровые сервизы на своей крошечной кухоньке. Нет, то, что ей нужно, ценнее любого богатства. Ей нужна неприкосновенность.

– Вы нам поможете, фру Тормундсдоттер? – Иннесборг неловко переминался с ноги на ногу. Холодный ветер дул с моря, опавшие листья шуршали на мерзлой земле, как обещание скорой зимы.

Хельга сняла с плеча родильный стул. Уже нет нужды его прятать.

– Будем считать, что я делаю вам одолжение.

Он нахмурился, но все же кивнул:

– Я смотрю, у вас все с собой. У кого-то еще были роды?

Хельга, не раздумывая, покачала головой:

– У меня было предчувствие.

Он открыл рот, но не стал ничего говорить.

– Ступайте вперед, магистрат. Я – за вами.

Что было

Питер вылил последний котелок кипящей воды в дождевую бочку. Она занимала слишком много места, и в комнате сразу сделалось тесно, но это была небольшая беда. Питеру стоило немалых усилий затащить тяжеленную бочку в дом, но, если она поможет ему исполнить задуманное, оно того стоило. Поначалу он думал, дело в кораблекрушении – не его, а Маевы, – и пережитое потрясение заставляет ее дрожать, как в ознобе, всякий раз, когда он к ней прикасался. Он пытался быть нежным, надеясь, что ангел, которого он повстречал на том судьбоносном скалистом острове, все же вернется со временем, отзовется на ласки и доброту. Но с каждым днем бедная девочка становилась все более грустной и замкнутой. Тихие слезы и дрожь во всем теле при каждой его попытке сближения. Она бродила по дому, словно заблудившись в четырех стенах, иногда брала в руки чашки и ложки – так опасливо и осторожно, будто они могли укусить, будто она никогда раньше не видела такой простой утвари. Ее особенно заворожили часы с кукушкой, висевшие на стене под лестницей. Она наблюдала, как грузики на цепях медленно опускаются к полу, и пугалась до дрожи каждый час, когда деревянная кукушка выдавала свои предсказуемые сигналы. Пугалась так сильно, что Питеру пришлось отключить бой на часах, чтобы ее успокоить.