Становление - [44]

Ведь сейчас цели определялись на глаз. А конструктора уже начинали работы по пакетным схемам работы, когда анализируется не каждый импульс, а пакет импульсов. Это по идее позволяло увеличить мощность ответа — простым накоплением нескольких сигналов — без увеличения мощности передатчика. То есть при той же мощности мы получали более высокую дальность или повышение разрешающей способности. Конечно, такой "накопитель" был и сейчас — это люминофор экрана, который поддерживал свечение и тем самым накапливал последовательные импульсы. Но его нестабильность, необходимость полагаться на глаз человека — все это вносило довольно большие погрешности в определение целей. Лишь немногие могли полноценно работать со связкой таких тонких и несовершенных "приборов", как люминофор и глаз. Но это было дело будущего.

Мы и точному массовому изготовлению приборов-то научились только к сентябрю сорок второго. До этого лишь три-четыре процента как-то подходило к постановке в РЛС. А учитывая то, что их выход из строя был делом пяти, максимум семи недель — мы покрывали потребности в электровакуумных приборах для РЛС только массовостью производства, точнее, даже не производства, а большим количеством занятых на этом производстве. Большинство операций в первой половине сорок второго шло в ручном режиме — технологи только осваивали механизацию самых простых операций — пока наши станки имели еще недостаточную точность, чтобы оставить их без присмотра человека, который в случае чего подкрутит рукоятку и подснимет тонюсенький слой, что оставила механика из-за своих люфтов и износа резца.

Хорошо хоть удалось преодолеть дефицит вольфрама. Его у нас и было-то немного — сколько там на складе электролампового завода — килограмм пятьдесят от силы. Вот его по-началу и использовали для ламп высокой мощности, на остальных его просто не хватило бы. И он уже заканчивался — массивные детали требовали много тугоплавкого металла. Выручили технологии напыления — вольфрам стали напылять на керамические подложки вместо того, чтобы вытачивать из него массивные детали. Так что вольфрамовый кризис отодвинулся на восемь месяцев. Да еще мы начали собирать немецкие подкалиберные снаряды. А, забегая вперед, отмечу, что к сентябрю мы освоили напыление на сверхзвуковых скоростях истечения — применили сопла Лаваля. Частицы врезались в основу на значительных скоростях, соответственно, покрытие стало плотным, отчего в нем было меньше газов, соответственно, лампа дольше оставалась не отравленной, когда газы все-таки выйдут из металлов в емкость баллона. Это ускорило изготовление и высвободило много мощностей вакуумных насосов — теперь не требовалось выдерживать особо важные лампы по шесть-восемь часов под высоким вакуумом, чтобы выдавить из металлов скопившиеся в них газы — достаточно было и пары часов.

Так что новые технологии все время продляли наше существование. Надеюсь, так будет и впредь. Как-нибудь протянем.

С началом выпуска мощных ламп стали происходить и конфузы. При напряженности электрического поля шесть-восемь киловольт начинается ионизация воздуха. И вот, дорвавшись до мощных ламп, некоторые ухари слишком рьяно подошли к вопросам увеличения мощности на антеннах. Ну в принципе да — чем выше мощность излучаемого сигнала, тем дальше обнаружение целей. Этим они и руководствовались. И даже не превысили напряженность полей антенны. Ну, почти — когда в местах изгибов и на концах штырей начали образовываться "огни святого Эльма", некоторые срочно вспомнили о боге. К счастью, почти все благополучно разрешилось, и только бабки еще лет двадцать шушукались на этих ученых, пытавшихся вызвать сатану, да остановленных святой молитвой.

Но это было делом будущего, а весной сорок второго мы еще с трудом отбивались от немецкой авиации, причем больше диверсионными группами, высотными бомбардировщиками и зенитками, чем истребителями.

Глава 15

Гельмут опустил очки на глаза и дал технику команду заводить мотор. Винт крутанулся, двигатель чихнул угаром и заработал. Бардак. Даже стартер починить не могут. Да, последний налет партизан дорого им обошелся. Выбыло сразу пятеро техников, два пилота, а, самое главное — три самолета уже никогда не поднимутся в воздух — их обгоревшие туши немым укором громоздились сбоку от взлетного поля. Гельмут протер и так чистые стекла кабины, снова невольно задержавшись взглядом на свежем стекле, которое единственное не имело царапин от минометных осколков. Не имело просто потому, что его предшественник был ими просто разбит. Чертовы партизаны. Он отлично помнил тот ужас, когда колонна, в которой он ехал до части, попала в засаду. Мощный взрыв, вздыбивший голову колонны, краткий плотный обстрел, буквально в полминуты — и голова колонны превратилась в груду пылающей искореженной техники, а из остальных машин доносились постепенно стихающие выстрелы, на смену которым приходил стон и вой. Нет, не так — СТОН и ВОЙ. Гельмут еле сдержался, чтобы не закрыть ладонями уши так плотно, как только это возможно. Ему еще долго потом снились эти звуки и запахи.

Оберст, ехавший с ним в машине, "успокоил":