Становление Гитлера. Сотворение нациста - [2]

Однако, когда я окончил писать свою вторую книгу в середине первого десятилетия 21 века, я начал видеть недостатки в нашем понимании Гитлера. Например, я не был более столь уверен в том, что мы действительно знаем, как он стал нацистом и, следовательно, что мы делаем верные выводы для нашего времени из истории его метаморфоза. Это не означает, что у предшествующих историков не доставало таланта. Совсем напротив; некоторые из самых лучших и наиболее острых книг о Гитлере были написаны между тридцатыми и семидесятыми годами. Но все эти книги могут быть хороши лишь как свидетельство и научное исследование, доступное во время их написания, поскольку все мы неизбежно стоим на плечах других.

К девяностым годам долгое время доминировавшая точка зрения, что Гитлер стал радикалом уже во время взросления в Австрии, была разоблачена как один из его собственных своекорыстных обманов. Отсюда исследователи заключали, что если Гитлер не был радикализирован ни ребёнком и подростком в приграничных к Германии землях Австрии, ни в Вене молодым человеком, то его политическая трансформация должна была произойти позже. Новый взгляд состоял в том, что Гитлер стал нацистом вследствие своих впечатлений во время Первой мировой войны или их комбинации с послевоенной революцией, превратившей имперскую Германию в республику. К середине первого десятилетия 21 века эта точка зрения более не была для меня убедительной, поскольку я начал видеть множество её недостатков.

Таким образом, я вознамерился написать книгу о годах, пережитых Адольфом Гитлером в Первой мировой войне, и о том влиянии, которое они оказали на остальную его жизнь. Продвигаясь через архивы и частные собрания на чердаках и в подвалах на трёх континентах, я осознал, что история, которую рассказали нам Гитлер и его пропагандисты о его участии в войне, не была только лишь преувеличением подлинной сущности. В действительности, сама её суть была недостоверной. Гитлером не восхищались его армейские сверстники за его исключительную смелость, и не был он типичным продуктом пережитого в войне солдатами полка, в котором он служил. Он не был олицетворением неизвестного солдата Германии, который вследствие своего опыта в качестве связного на Западном фронте превратился в национал-социалиста, и который отличается от своих товарищей только исключительными лидерскими качествами.

Книга, которую я написал, Первая война Гитлера (Hitler's First War), показала кого-то весьма отличавшегося от человека, с которым мы были знакомы. После вступления добровольцем в качестве иностранца в армию Баварии на протяжении всей войны Гитлер использовался на Западном фронте. И, как и большинство людей из его воинской части — Шестнадцатого Баварского Резервного пехотного полка, обыкновенно называвшегося «полк Листа[1]» — он не стал радикалом вследствие своего опыта в Бельгии и северной Франции. Он вернулся с войны со всё ещё переменчивыми политическими воззрениями. Какие бы убеждения у него не были тогда относительно евреев, они не были достаточно важными для него, чтобы их озвучивать. Нет свидетельств того, что во время войны существовали трения между Гитлером и еврейскими солдатами его полка.

Его мысли были мыслями австрийца, ненавидевшего монархию Габсбургов всем сердцем и мечтавшего об объединённой Германии. Однако за пределами этого он, похоже, колебался между различными коллективистскими левыми и правыми идеями. Вопреки его заявлениям в Mein Kampf, нет свидетельств того, что Гитлер уже был противником социал-демократии и других умеренных идеологий левого крыла. В письме, написанном в 1915 году своему довоенному знакомому из Мюнхена, Гитлер отразил некоторые из своих политических убеждений военного времени, выражая свою надежду на то, «что те из нас, кому достаточно посчастливится вернуться в отечество, найдут его более чистым местом, менее пронизанным иностранным влиянием, так что ежедневные жертвования и страдания сотен тысяч из нас и потоки крови, что продолжают литься здесь день за днём против интернационального мира врагов, не только помогут сокрушить врагов Германии извне, но и что наш внутренний интернационализм также рухнет». Он добавляет: «Это было бы более ценно, чем любые территориальные приобретения».

Из контекста этого письма ясно, что его неприятие «внутреннего интернационализма» Германии не следует расценивать как направленное во-первых и прежде всего на социал-демократов. У Гитлера в мыслях было нечто иное и нечто менее определённое: неприятие любых идей, которые ставили под сомнение убеждение, что нация должна быть изначальной точкой всех человеческих взаимодействий. Это включало противодействие международному капитализму, международному социализму (т. е. тем социалистам, которые в отличие от социал-демократов не поддерживали нацию во время войны и которые мечтали о будущем без государства и наций), международному католицизму и династическим многонациональным империям. Его неопределённые мысли периода войны об объединённой, не интернационалистской Германии всё ещё оставляли широкий простор для его политического будущего. Его ум определённо не был пустой грифельной доской. И всё же его возможные варианты будущего ещё включали широкий спектр левых и правых политических идей от определённых течений социал-демократии. Вкратце, к концу войны его политическое будущее всё ещё было неопределённым.