Становление Гитлера. Сотворение нациста - [16]

Рильке писал: «Кто знает, не доведётся ли нам преодолеть величайшие смятение и опасность так, что следующее поколение вырастет в ощущении естественности этого мира, который будет очень сильно обновлён». Он писал графине Каролине, что существует надежда на то, что несмотря на нынешние лишения, будущее её троих сыновей будет блестящим, «поскольку несомненно за водоразделом войны, несмотря на всю его ужасающую высоту, течение реки должно легко течь в направлении нового и открытого».

Осторожно оптимистичный в отношении будущего двадцатидвухлетнего Клауса и его братьев, он выражал надежду, что нынешний кризис не станет предвестником чего-то худшего в будущем, но приведёт к «решению в пользу гуманизма как такового». В тот день, когда Рильке писал своё письмо, было просто невообразимо, что спустя двадцать пять лет Клаус Шенк фон Штауффенберг и его брат Бертольд будут казнены за попытку убийства 20 июля 1944 года человека, который был теперь лишь двадцатидевятилетним никем, недавно вернувшимся в Мюнхен после своей службы в Траунштайне.

Одной из причин, по которой политическая ситуация в Мюнхене быстро изменилась к худшему к середине февраля, было продолжение экономических трудностей и голода, царивших в городе, который снова стал домом для Гитлера.

Спустя несколько дней после революции эссеист и учитель Йозеф Хофмиллер полушутя выразил сомнение, что революция вряд ли бы произошла, «если бы у нас было приличное пиво». С тех пор дела не улучшились заметно, за что многие в Мюнхене возлагали вину на державы-победительницы в войне. Как вспоминала активная сионистка Рахель Штраус, «заключение перемирия не положило конец блокаде Германии. Это было поистине ужасно. Люди были в состоянии пережить тяготы, зная, что альтернативы нет, это была война. Война окончилась, [но] всё ещё были закрыты границы, голод оставался. Никто не мог понять, почему дозволялось голодать целому народу».

Эти чувства голода и предательства, описанные Штраус, сделали гораздо больше для подпитки политической радикализации города, нежели пережитая война или существовавшие прежде до войны политические настроения. Такова была, по крайней мере, оценка двух офицеров британской разведки, капитанов Соммервиль и Броад, которые были посланы в Мюнхен. В конце января они докладывали в Лондон, что «если только помощь не будет оказана до апреля, когда запасы продовольствия будут истощены, то будет невозможно удержать народ Баварии — уже недоедающий — в известных пределах». Они предсказывали: «Голод приведёт к мятежам и большевизму, и нет сомнений в том, что это будет большой причиной беспокойства для властей».

Однако развороту событий к худшему в столице Баварии даже более, чем продолжавшаяся блокада, способствовало то, что Курт Айснер просто не знал, как управлять. Хотя сердце у него было в правильном месте, он просто не понимал искусство политики. Он не постигал, что для того, чтобы быть успешным политиком, требуется совершенно иной набор инструментов, чем тот, который нужен для успешного интеллектуала. Многие из качеств, что являются достоинствами в мыслителях — это активная обуза в политиках, по каковой причине теоретическая проницательность чаще всего сочетается с политической неудачей. В то же время революционному лидеру Баварии недоставало приспособляемости и хитрости, равно как и способности, придя к власти, быстро реагировать и использовать ситуации к своему преимуществу. Он был приятным, но не имел понятия, как вдохновлять, очаровывать и вести. Во всём этом он был полярной противоположностью Гитлеру, который возникнет на политической сцене позже в этом году.

Критики всех политических направлений полагали, что Айснер был интеллектуалом без какого-либо таланта для лидерства. В глазах журналиста Виктора Клемперера Айснер был «деликатным, хрупким, согнутым маленьким человеком. Его лысая голова не была впечатляющего размера. Грязные седые волосы беспорядочно лежали на его воротнике, его рыжеватая борода имела грязный, сероватый оттенок; глаза его были скучно серыми за линзами его очков». Писатель еврейского происхождения не смог обнаружить «никаких признаков гения, почтенности, героизма». Для Клемперера Айснер был «посредственной, тусклой личностью». Некоторые из министров в правительстве Айснера, которые не вышли из его партии, отзывались о его талантах как политика даже ещё менее комплиментарно. Например, Хайнрих фон Фрауэндорфер, министр транспорта, говорил Айснеру на заседании кабинета министров 5 декабря: «Весь мир говорит о том, что Вы не знаете, как управлять», добавив при этом: «Вы не государственный человек, … Вы дурак!»

Другой проблемой было то, что большое число вышестоящих лиц в правительстве и в советах не были баварцами по рождению. Курт Айснер не смог понять, что если бы он поставил на руководящие должности в революции больше местных революционеров, то это улучшило бы легитимность нового режима в народе. В феврале Клемперер, который освещал революцию в Мюнхене для лейпцигской газеты, язвил в одной из своих статей: «Что раньше было верно в отношении искусств в Мюнхене, стало верным в отношении политики; все говорят: где народ Мюнхена, где баварцы?»