Станкевич. Возвращение - [11]
«Дорогой мой сын! Мне бы хотелось, чтоб письмо попало в твои руки, когда ты начнешь понимать всю сложность этого мира, и чтоб ты возвращался к нему в тяжелые минуты своей жизни, которых наверняка не избегнешь. Мало я тебе оставляю, кроме нескольких моих советов, но они, возможно, окажутся в твоей жизни путеводной вехой. Будь добрым католиком и не отступай от веры, каковы бы ни были обстоятельства твоей жизни. Помни, что Божий Промысел печется о нас даже тогда, когда мы этого не ощущаем. В своей ежедневной молитве повторяй слова псалма: «Даруй мне рано услышать милость Твою, ибо я на Тебя уповаю»[1]. Это главное. А второе — наша Отчизна. Видишь ли, сынок, на картах ее нет. Потому что кровавые захватчики разорвали ее на части. Но до той поры, пока мы носим ее в своем сердце, Польша есть. Мы должны ради нее работать и ради нее бороться, потому что, повторяю, она есть. Вопреки всем превратностям и жестокостям судьбы. Помни всегда об этом. Что может случиться, если такие, как ты, об этом забудут? Я отдал ей то, что мог, а мог немногое, отдал свое здоровье. И наконец, помни о матери. Люби ее и заботься о ней, человек она святой. Беспредельная печаль наполняет мое сердце при мысли, что тогда, когда ей, может быть, более всего будет необходима моя поддержка, меня уже не будет на свете. Да пребудет с тобой Господь, дорогой мой, единственный сын.
Твой, любящий тебя, отец».
Он перечитал письмо несколько раз. Итак, письмо отца, о котором он ничего не знал. Завещание, которое до сих пор не попало ему в руки. Почему мать его не показывала? Почему она так редко вспоминала об отце? Почему они никогда о нем не разговаривали? Как могло случиться, что он вычеркнул человека из своей памяти, человека, которого, правда, не знал, но, во всяком случае, помнил.
Внизу стояла дата: 14.IV.1864 г.
Итак, прошло почти тридцать лет. Он погасил лампу. Время близилось к четырем, и в комнате стояли густые сумерки.
Станкевич, с детства столь привязанный к матери, с течением времени стал от нее отдаляться. Открывал в ней черты, которых не любил в себе самом, это его раздражало. Последний раз он виделся с ней года два тому назад. Ее смерть не была для него тяжкой утратой, но он почувствовал страшное одиночество. Одиночество, порожденное не отсутствием общества или друзей, но отсутствием той почвы, на которой он вырос. Что это за почва — семья, родина, традиция? Понять этого он не мог. И стал прикидывать: может, это нечто иное — такое, чего мы не в состоянии понять и охватить разумом, явление едва ли не космического значения и масштаба, берущее начало не из нашей физической сути, а из нашей метафизики, нечто несомненно существующее и имеющее касательство только к нам самим? Станкевича посещали мысли, какие посещают нас, когда мы теряем близких, мысли об одиночестве и вместе с тем ненасытное желание подтверждения, надежда, что акт смерти не есть окончательное завершение чего бы то ни было, что ни они там, ни мы здесь не пребываем в одиночестве.
Весь следующий день он бродил в шлафроке по квартире, а вечером отправил в Тифлис телеграмму с просьбой предоставить месячный отпуск, чтобы привести в порядок дела, связанные со смертью матери. Ответ пришел через неделю. Командование Кавказским военным округом сообщило, что отпуск предоставлен и в случае необходимости может быть продлен еще на месяц.
В один из тех дней, когда телеграммы еще не было, Костя извлек из кипы валявшихся на комоде бумаг серую тетрадь и продемонстрировал ему свои переводы с французского.
— Обрати внимание, — говорил он, — всё малоизвестные у нас имена, а если даже известные, то по сквернейшим, манерным переводам. Вот Рембо, стихотворение о ночи, а вот одержимый безумием гений де Нерваль, о котором у нас ни сном ни духом никто не ведал. Но лучший среди них — Поль Верлен. Вот послушай. — И тут Костя принялся читать мягким, вибрирующим баритоном:
— Отвяжись! — в сердцах крикнул Станкевич. — Я не люблю поэзии, терпеть ее не могу, не понимаю, как взрослый человек способен восторгаться этой меланхолической чушью про зарю, этими вечными бреднями о закате.
— Но ведь это замечательно, какой метр, какие ассонансы…
— Возможно, — прервал вновь Станкевич, — только я этого не выношу, ты отлично знаешь, не выношу.
— Ты никогда мне об этом не говорил, — спокойно ответил Костя и с грустью добавил: — Твоя мама тоже не любила поэзии. Иногда я ей читал, она слушала, но без интереса.
— И чего ты все время твердишь «твоя мама»? — крикнул с раздражением Станкевич. — Ведь это была твоя жена.
— Ты прав, — ответил Костя и понурился, как наказанный гимназистик.
Станкевич встал и, гремя сапогами, принялся мерить большими шагами комнату.
— Прости, Костя, — сказал он уже спокойнее, — но там, в гарнизоне, я так далек от поэзии, особенно последнее время. — Он подошел к Косте и чмокнул его в худую щеку. — Я очень люблю тебя, старина, — прошептал он и отправился к себе в комнату.
На следующий день он уехал в Польшу, прихватив сверток в серой бумаге.
Вы верите в судьбу? Говорят, что судьба — это череда случайностей. Его зовут Женя. Он мечтает стать писателем, но понятия не имеет, о чем может быть его роман. Ее зовут Майя, и она все еще не понимает, чего хочет от жизни, но именно ей суждено стать героиней Жениной книги. Кто она такая? Это главная загадка, которую придется разгадать юному писателю. Невозможная девушка? Вольная птица? Простая сумасшедшая?
В сборник вошли рассказы о природе, истории из жизни автора, произошедшие на рыбалке, охоте, сборе грибов и ягод. Для массового читателя.
В этом немного грустном, но искрящемся юмором романе затрагиваются серьезные и глубокие темы: одиночество вдвоем, желание изменить скучную «нормальную» жизнь. Главная героиня романа — этакая финская Бриджит Джонс — молодая женщина с неустроенной личной жизнью, мечтающая об истинной близости с любимым мужчиной.
Книга эта – вне жанра. Книга эта – подобна памяти, в которой накоплены вразнобой наблюдения и ощущения, привязанности и отторжения, пережитое и содеянное. Старание мое – рассказывать подлинные истории, которые кому-то покажутся вымышленными. Вымысел не отделить от реальности. Вымысел – украшение ее, а то и наоборот. Не провести грань между ними. Загустеть бы, загустеть! Мыслью, чувством, намерением. И не ищите последовательности в этом повествовании. Такое и с нами не часто бывает, разве что день с ночью сменяются неукоснительно, приобретения с потерями.
Автор книги В. А. Крючков имеет богатый жизненный опыт, что позволило ему правдиво отобразить действительность. В романе по нарастающей даны переломы в трудовом коллективе завода, в жизни нашего общества, убедительно показаны трагедия семьи главного героя, первая любовь его сына Бориса к Любе Кудриной, дочери человека, с которым директор завода Никаноров в конфронтации, по-настоящему жесткая борьба конкурентов на выборах в высший орган страны, сложные отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома, перекосы и перегибы, ломающие судьбы людей, как до перестройки, так и в ходе ее. Первая повесть Валентина Крючкова «Когда в пути не один» была опубликована в 1981 году.
В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.