Станислав Говорухин - [2]
День ангела
Чтобы сходить в магазин из Болшево, нужно было выйти из Дома творчества, пройтись по болшевскому поселку. Причем дело, о котором я хочу рассказать, было зимой. Это было очень приятное путешествие по белоснежному, совершенно белоснежному пространству в общем-то деревенского поселка. Нужно было дойти до деревянного моста, который пересекал небольшую реку, которая была полузамерзшая, но в то же время еще там чернела вода и стояли очень красивые деревья в инее… И дальше еще нужно было за мост пройти, наверное, меньше километра, прийти в болшевское сельпо у вокзала и там отовариться.
И вот однажды пошли отовариваться на общественные деньги Говорухин и такой совершенно замечательный режиссер Валерий Давидович Рубинчик. Они со Славой Говорухиным учились вместе, дружили, обожали общаться. Валерий Давидович прекрасно играл! Очень был способнейший актер, выдающийся, он и режиссер был превосходный — снял десяток превосходнейших картин. Он у Станислава Сергеевича играл в этюдах… Слава поставил на втором курсе чеховскую «Аптекаршу». Я вот видел совершенно грандиозный отрывок — это шедевр! Это просто настоящий сценический шедевр, один из самых больших сценических шедевров, которые я видел в жизни. И вот там в этом отрывке у Славы играл Валерий Давидович Рубинчик и совершенно грандиозная актриса Ольга Гобзева. Это была такая, как вам сказать, душевная опора всего ВГИКа. Y нее был очень высокий голос, и у нее была такая странная внешность девушки или женщины как бы не отсюда. В жизни она давно ушла в церковь и там служит, и иногда я ее вижу по телевизору… и в ней все это осталось, а тогда, в годы ранней юности, это было совершеннейшее божество. И вот Рубинчик и Оля Гобзева играли у Славы в «Аптекарше».
И вот пошли за выпивкой в болшевский магазин Валерий Давидович и Слава, и у Говорухина в руках была такая огромная спортивная сумка для гольфа — просто колоссальных размеров сумка. А Станислав Сергеевич всегда был атлетически сложен и всегда был физически необыкновенно крепок. А Валера был нормального сложения, средней крепости, ну и на вторую ручку к сумке он вполне годился. Они там, значит, отоварились, как я понимаю, каким-то сухим вином, еще чем-то, но в таком количестве, что эта дикая сумка была полная. Станислав Сергеевич всегда ходил очень достойно, тихо, как бы размеренно, а Валера, подстроившись к его походке, взялся за другую ручку. И они пошли, взявшись за ручки сумки слева и справа, тихой походкой. И они шествовали назад в Дом творчества, и путь их проходил через мост. И они с другой стороны моста уже вернулись с этой сумкой, шли через мостик… а там внизу, как я уже говорил, льдины какие-то, что-то запорошено снегом, какие-то черные оазисы воды…
День ангела
И они беседовали, беседовали о чем-то очень таком… А мы тогда беседовали исключительно о высоком. Даже возвращаясь из шинка, позвякивая бутылками, мы беседовали всегда об очень высоком, то есть могли бы говорить о последней картине Бергмана, могли говорить, хорош или плох Антониони… Ну очень была такая возвышенная и нежная беседа. И она еще сопровождалась этим нежным позвякиванием дзинь-блям… бутылочки дзинь-блям… И они внушали какую-то надежду на светлое будущее, которое не дальше как сегодня вечером должно было, значит, в виде этой дзинь-блям… дзинь-блям к нам вернуться уже в виде дружеского застолья. Вот так они шли через мост. Валерий Давидович, конечно, заговаривал Славика. Он заговаривал кого угодно, особенно тогда, когда он говорил об итальянском кино шестидесятых годов. Он был просто необыкновенно красноречив. И он что-то говорил Станиславу Сергеевичу, тот молча шел, слушал, слушал… Потом вот так, ни слова совершенно не говоря, едва-едва покосившись на сумку, не останавливая хода, полез в сумку, вытащил оттуда бутылку… Совершенно новую, только что купленную бутылку, и вот так через эти самые бортики моста бросил ее в реку… И там раздалось такое «брык», и такие круги по воде, и даже порог какой-то такой, и бутылка исчезла. Они остановились… Рубинчик, который обладал потрясающе нежной душой ребенка, остановился и, повернувшись к Славе, нагнувшись, в ужасе спросил его: «Говорухин, а что это ты сделал? Зачем?» На что Говорухин сказал абсолютно гениальную и все объясняющую фразу: «Я сделал это затем, чтобы посмотреть на вот это вот выражение твоего лица…»
День ангела
И вот дальше, сколько мы живем, время от времени Станислав Сергеевич повторяет в разных вариациях этот номер. Не обязательно с бутылками, не обязательно возвращаясь из шинка, не обязательно вообще все это связано как-нибудь с алкоголем и уже никогда не связано с куревом, но время от времени он выкидывает что-то такое, и думаешь: «Боже мой, а зачем он это сделал?» И всегда возвращается ответ: «А затем, чтобы посмотреть вот на это ваше выражение лица…» — «Говорухин, ты что?» Хм… И до сих пор так происходит. У него жизнь чрезвычайно широка, многообразна, затейлива, и там есть много поводов. И когда вдруг что-то такое исходит от Говорухина, что-то такое, что приводит в ошеломление всю дружески настроенную к нему большую часть кинематографического сообщества, всегда звучит: «Говорухин, а что это ты сделал? Зачем?» — «Затем, чтобы посмотреть на ваше выражение лица».
