Станция X - [5]

Страшная тайна и убийство

8 ОКТЯБРЯ

НЕУЖЕЛИ ТОЛЬКО ВЧЕРА я написал последнюю строчку в этой тетради? То мне кажется, что часы стали короче, потому что время летит с невероятной скоростью, то, если судить по количеству событий, которые происходили одно за другим на секунды, время кажется растянувшимся в вечность. Курок спущен. Никогда больше, Мэй, я не буду сидеть и писать тебе свои мысли в тени той скалы на утесе, возвышающемся над залитыми солнцем волнами. Но сейчас я постараюсь, насколько это в моих силах, записать ужасный отчет о том, что произошло, и о том странном событии, которое за этим последовало. Я благодарен судьбе за то, что мои нервы достаточно восстановились для этого. На самом деле они восстановлены до такой степени, что даже мне самому это кажется чудесным. Совсем недавно я был слишком рассеян, чтобы что-то писать.

Мое последнее письмо к тебе было написано, как обычно, на моем любимом месте на утесе. Закрыв дневник на зловещих словах, которыми я заканчивал это письмо, я некоторое время сидел в полудреме, мечтательно наблюдая за какими-то морскими птицами с огромными крыльями, название которых мне неизвестно, и лениво удивляясь, как всегда, их легкому пренебрежению законами тяготения, как вдруг меня разбудило нечто более эффектное, чем удар грома. Говорят, что у меня феноменальный слух, и он, без сомнения, чрезвычайно острый, но скрытый страх, который со вчерашнего дня лежал в глубине моего сознания, вместе с нервным напряжением, которое так долго угнетало меня, в любом случае заставили бы меня быстро уловить любой необычный звук, доносящийся со станции, которая находится почти в полумиле от утеса.

То, что я на самом деле услышал, было гневным криком – так кричат от неожиданности, от ярости и от чего-то еще, что, казалось, заморозило мою кровь. На мгновение к этому крику примешался второй голос, такой же взбудораженный, а потом грохнул пистолетный выстрел – и все стихло. Сама наступившая тишина, казалось, вселяла ужас в мой разум. При первом же звуке я вскочил на ноги, потом несколько мгновений стоял как зачарованный, а потом со всех ног бросился к зданию станции.

В течение двух или трех минут, которые это могло занять, я не мог отделаться от мысли о сотне ужасных объяснений происходящего, толкавшихся в моей голове. Я боялся найти кого-то из моих напарников страшно раненным, а может быть, и их обоих… Возможно, Линг даже был мертв, поскольку я знал о роковом умении лейтенанта Уилсона обращаться с пистолетом.

Реальность превзошла все мои догадки. Бедный Уилсон лежал на боку, изогнувшись назад, как лук. Его поза и выражение лица были слишком страшны, чтобы их можно было теперь вспомнить, и в нем все еще слабо ощущались последние судорожные подергивания жизни. В спине у него торчал нож китайца, воткнутый по самую рукоять. Китаец же лежал как спящий, но в данном случае это был тот сон, за которым не последует бодрствования – с лицом, на котором уже вновь появилось его привычное спокойствие, и с пистолетной пулей в голове.

Выход из транса

МОЯ ДОРОГАЯ МЭЙ, я не могу рассказать тебе, что было сразу же после того, что я увидел на станции: это время стерлось у меня из памяти. Действительно ли я потерял сознание от шока или нет, я не знаю, но у меня не сохранилось никаких воспоминаний о том, что происходило в течение значительного времени. Помню, в конце концов я обнаружил, что стою на том же самом месте и, подняв глаза от ужасной сцены у моих ног, заметил, что солнце уже светит на западе. Меня трясло, как осиновый лист. Я изо всех сил пытался собрать свои мысли в связную цепочку, инстинктивно понимая, что нужно что-то делать – немедленно.

Мысль об этих мертвых телах, лежащих так близко от меня в бледном свете звезд в безмолвные ночные часы, была невыносима. Я решил похоронить их, пока не рассвело, в таком виде, как они лежали, закопать как можно глубже – с глаз долой! Даже сейчас я не могу подробно остановиться на всех деталях этой задачи. Я оттащил их как можно дальше от станции, где их кровь пометила то место, где они упали, ужасным знаком. Они лежали прямо у двери – слава Богу, снаружи.

Я решил, что их могилы должны быть глубокими, но земля была каменистой, и мои инструменты не предназначались для такой работы. Хотя я был благодарен за то, что у нас вообще были инструменты для копания.

Наконец, я выполнил свою задачу. Признаюсь, что твердость почвы была не единственной моей трудностью – их было очень много. Я отрывался от своей работы, живо представляя себе искаженное лицо китайца, каким я его не так давно видел, совсем рядом за моим плечом. Ничто, кроме присутствия трупов на поверхности земли, не заставило бы меня завершить начатое. Я начал копать не слишком рано, потому что к тому времени, как дело было закончено, на остров уже опустились короткие сумерки. Но мое неразумное, неистовое желание стереть все следы трагедии было таким сильным, что еще до наступления черной ночи я не только похоронил убитых, но даже смыл пятна крови.

Когда я вошел в здание, одиночество нахлынуло на меня и, казалось, окутало меня со всех сторон. Я думаю, что именно это чувство, а не обязанность сообщить о случившемся, привело меня прямо к механизму. Я жаждал услышать голос моего собеседника с другой станции. На сигнальном столе беспроводной телефонии имеется головной убор, который надевается на оба уха и который не нужно придерживать руками, так как руки должны быть оставлены свободными для записи сообщения. Этот убор заглушает все звуки, кроме тех, которые идут через механизм.