Станция Солярис - [20]

Хари затихла, но я знал, что она не спит. В голове моей теснили и толкали друг друга клочья мыслей, я никак не мог упорядочить их, ухватить хотя бы одну, и мне не спалось. Хари лежала здесь, на этой узкой койке, бок о бок со мной, и мне внезапно остро захотелось побыть одному, чтобы разобраться в своих сумбурных, с привкусом отчаяния, мыслях. Но я был лишен такой роскоши, и мне не позволена была даже такая малость, как в одиночестве побродить по коридору или просто постоять у окна в холле, одному, не думая ни о чем. Просто постоять, но – одному… Одиночество сделалось для меня таким же недосягаемым, как край нашей расширяющейся Вселенной, и не дано мне было хоть когда-нибудь остаться наедине с самим собой, не ощущая рядом чужого присутствия.

Сон, наконец, смиловавшись, снизошел на меня, но спал я плохо, то и дело просыпался и, кажется, то ли стонал, то ли плакал… И каждый раз, просыпаясь, я чувствовал прикосновение чужой руки, гладящей мой лоб. Я, полусонный, отбрасывал ее, вжимался в стенку, а она возвращалась и возвращалась – и эта постоянная опека раздражала и злила меня, и в каждом очередном обрывке сна я старался убежать от Хари, я прятался в каких-то глухих закоулках, запирал за собой бесчисленные двери, метался по коридорам, спускался в заполненные мраком колодцы и, задыхаясь, выбирался из них, надеясь, что мне удалось, наконец, скрыться от преследования – но Хари постоянно настигала меня, обнимала и начинала душить – и я вновь просыпался, хватая пересохшим ртом теплый безвкусный воздух…

Когда я в конце концов проснулся окончательно, в окно вливалось угрюмое красное утро; красное солнце, распухшее и неприветливое, плавало в редкой пелене облаков. Голова у меня тупо ныла, во рту было сухо, как в пустыне. Хари рядом со мной не было. Я резко поднялся и тут же увидел ее; она сидела на полу, обхватив руками колени, и исподлобья смотрела на меня. На ней вновь был мой бело-оранжевый полосатый халат.

– Что?.. – сиплым голосом спросил я и потер виски.

– Ты переутомился, Крис, – сказала она. – Тебе нельзя так много работать. Ты кричишь и дергаешься во сне, и чуть не сбросил меня на пол.

– Наверное, все-таки сбросил, раз ты на полу, – пробормотал я, потянувшись к бутылке с прохладительным напитком. – Неправильный образ жизни, в этом все дело. А ведь тут, на нижнем ярусе, есть небольшой спортзал. Надо бы заняться. – Я сделал несколько жадных глотков и мне стало легче.

– Ты говорил во сне, что хочешь убежать от меня. Почему? Я не хочу…

Не могу…

Я похолодел. Вновь, как и в прошлый раз… Только тогда я гнал ее прочь от себя. Господи…

Я внутренне собрался и начал говорить, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче:

– Сны, как давно доказано, вовсе не отражают наши скрытые желания.

Это я тебе говорю, как психолог. Да, была когда-то в ходу такая теория Фрейда. Абсолютно неверная, хотя иногда и срабатывающая. Все очень просто объясняется, Хари: мне плохо спалось, мне было душно, хотелось разметаться, но на нашей тесноватой койке… Вот я и хотел убежать, чтобы раскинуться привольно. Только и всего.

Хари неуверенно улыбнулась и погрозила мне пальцем:

– Ох, Крис! – И добавила жалобно: – Не могу без тебя…

У меня по спине побежали мурашки. Я сполз с кровати, подошел к ней и положил руки ей на плечи. Нагнулся и поцеловал в кончик носа. Она схватила меня за уши, несколько раз несильно подергала и отпустила.

– Иди в ванную, психолог. А потом я опять поиграю в библиотеке, хорошо?

– Зачем в библиотеке? – я кивнул на компьютер. – Играть можно и здесь. Ты будешь играть, а я буду ждать звонка доктора Сарториуса. А потом мы пойдем к нему.

– И он опять будет пялиться на меня?

– А разве плохо, когда мужчины пялятся на тебя?

– Мне никто не нужен, – тихо сказала Хари. – Только ты.

Я вновь поцеловал ее – сердце мое ныло, – разогнулся и посмотрел в окно. Поверхность океана была затянута густым красным туманом; он расстилался до самого горизонта и, медленно клубясь, поднимался все выше, залитый мрачными лучами красного солнца.

Красный туман! Такой же красный туман… Я буквально прилип к окну, всматриваясь в картину, которую никогда еще не видел здесь, на Солярисе. Конечно же, сразу вспомнилась история с физиком Фехнером – членом экспедиции Шеннона, – ставшим первой жертвой океана. А «Малый Апокриф» Равинтцера с рапортом пилота Бертона до сих пор лежал на моем столе. Я дословно помнил то, что писал по этому поводу в «Апокрифе» Мессенджер: «По моему мнению, то, что видел Бертон, было частью операции „Человек“, проводившейся этим липким чудовищем.

Истинным источником всех образований, замеченных Бертоном, был Фехнер – его мозг в ходе какого-то непонятного для нас «психического вскрытия»; в порядке эксперимента воспроизводились, реконструировались некоторые (вероятно, наиболее устойчивые) следы его памяти…»

И вот вновь – такой же красный туман…

– Ух ты, как красиво! – сказала за моей спиной Хари.

Да, в этом пейзаже была своя красота, но какая-то зловещая, грозная красота – во всяком случае, так мне показалось. Я все никак не мог оторваться от окна, глядя на поднимающийся туман и вновь и вновь прокручивая в памяти события семидесятилетней давности, произошедшие с участниками первой соляристической экспедиции Шеннона…