Станция назначения - Харьков - [9]

может соперничать с лучшими рубинами в мире.

После смерти императрицы "Лучезарная Екатерина"

(имеется в виду крест с "Гагаринским рубином", звезда

была утеряна) перешла к ее брату, бывшему ямщику,

получившему в год смерти Екатерины графский титул,

Федору Самойловичу Скавронскому, а от него - к

двоюродному брату императрицы Елизаветы, графу

Мартыну Карловичу Скавронскому.

По слухам, перед революцией "Лучезарная

Екатерина" принадлежала князю Юсупову.

Письмо неизвестного, обнаруженное инспектором

бригады "Мобиль" тов. Бориным

при обыске на квартире гр. Улимановой,

имеющей жительство в бывшем доходном доме

Оловяшникова по Свиньинскому переулку

Здравствуй, Алексей!

Пересылаю тебе по прежним каналам через Заику

уже третье письмо, но от вас, кроме той записки,

которая вселила в меня столько надежд, ничего не

получил. Впечатление, что цепочка связи где-то

порвалась. Надеюсь, произошло это без участия

Красавца. Избави бог, чтобы наша почта оказалась у

него в руках.

Похоже, он водит вас за нос. Не исключаю и

ловушку. Когда снова будете выходить на связь с ним,

примите меры предосторожности.

Мое положение улучшилось. Пока это единственный

реальный результат. Сижу в одиночке. В нарушение

тюремной инструкции мне разрешено днем спать, а также

пользоваться чернилами и бумагой. Избиения

прекратились. Короче говоря, ко мне относятся, как к

курице, которая несет золотые яйца. Покуда она их

несет, разумеется...

Допрашивает он меня по-прежнему ежедневно,

преимущественно по ночам, но уже без кровопусканий,

деликатно. Дает понять, что все это пустая

формальность. Пожалуй, так оно и есть.

Допросы начинаются традиционно: кто продавал нам

оружие, как я его транспортировал, где находится

перевалочная база и так далее. Затем он записывает

мои столь же традиционные ответы человека, по ошибке

оказавшегося за решеткой.

Закончив официальную часть, Красавец неизменно

переходит к разговору "по душам". Темы самые

разнообразные, но без "Лучезарной Екатерины",

разумеется, не обходится. За время гражданской войны

он поднаторел не только в пытках, но и в ювелирном

деле - формы огранки драгоценных камней, скань,

финифть...

Несколько раз Красавец исподволь пытался узнать

что-нибудь о тебе. Особенно его интересует,

находишься ли ты постоянно в городе или бываешь здесь

наездами. Это не может не настораживать. Подлец

что-то замышляет.

Вчера напомнил ему об его обещании. Он стал

сетовать на различные причины, которые связывают ему

сейчас руки, а закончил милой шуткой: во сколько я

оцениваю свою голову?

Я ответил, что недорого.

"Скромничаете, дорогой, скромничаете!" - И стал

перечислять тех, с кем ему нужно будет поделиться.

Список получился длинный...

Боюсь, Алексей, что моя голова окажется тебе не

по карману.

Аристократа видел всего лишь раз - на допросе.

Они на "ты". Но, кажется, Красавец ему не очень-то

доверяет. Признаюсь, что Аристократ мне особого

доверия тоже не внушает. Такое впечатление, что он

успел начисто забыть, для чего его сюда направили.

Впрочем, может быть, я к нему несправедлив. Тюрьма

обостряет подозрительность.

Но пора кончать. В коридоре шум - похоже, повели

на убой очередную партию.

Привет товарищам.

P.S. Если со мной что произойдет, переправь мое

письмо матери. Оно у Заики. Выругай меня еще раз за

сентиментальность - и переправь.

Глава вторая

Первые шаги

и первые сюрпризы

I

На следующее утро Ермаш постучал в дверь нашего номера. Он был чисто выбрит и щеголеват. Английская кожаная куртка сидела на нем как влитая.

- Подумал?

- Подумал.

Мое решение он воспринял как нечто само собой разумеющееся: Ермаш относился к числу тех, которым все удается.

- Значит, так, - сказал он, - сейчас я еду на совещание, в Совдеп. Пробуду там час, от силы - полтора. А оттуда - к себе. Буду тебя ждать.

Хватка у Ермаша была железная. Кажется, Центророзыску повезло с начальником.

- Окрутил, выходит? - спросил Зигмунд, когда дверь за Ермашом закрылась, и меланхолично заметил: - Единственно, что люди охотно делают, это глупости.

На Липовецкого теория Борина не распространялась. К своей душе он сыщика и близко не подпускал. Как и некоторые другие бывшие политкаторжане, Зигмунд относился к людям этой профессии с предубеждением человека, которого всю жизнь выслеживали, ловили, допрашивали и обыскивали.

Я его мог, конечно, понять. Нечто похожее испытывал я я в семнадцатом, когда меня вопреки моему желанию назначили заместителем председателя Совета милиции.

Но это было в семнадцатом, два с половиной года назад. Много с того времени и воды утекло, и крови, и слюнявых иллюзий.

Ермаша с Рычаловым роднило одно - точность. Когда я приехал в Центророзыск, он уже был на месте. Быстро ввел меня в курс дел, которыми занималась бригада, представил сотрудников. И меньше чем через час я уже получил возможность уединиться с Бориным.

На письмо, о котором мне говорил Ермаш, я особых надежд не возлагал. И все же оно меня разочаровало.

Где все происходило - в Перми, Киеве, Екатеринбурге, Ростове, Омске?

В каком году?

Кто такие Алексей и сам автор письма - большевики, правые эсеры, анархисты, боротьбисты или максималисты?