Тело Короля изображало бога эльфов и являлось самым красивым объектом в Дроаме. Его кожа сияла сверкающим серебром, купающимся в золотистой дымке, искрилась миллионом крошечных огоньков, словно покрытая мельчайшей чешуей. Костюм представлял собой величественное одеяние из серого шелка и белого льна, отороченное переливающимся малиновым мехом пятнистой морской ласки. В глазницах, вместо глаз, пылали пурпурные камни, а идеальные черты лица кривились в легком раздражении.
– Так ли уж необходимо тебе повсюду таскать за собой этих зверей? – нежным, вкрадчивым голосом спросило оно.
– Они не наносят никакого ущерба. – Аандред презирал себя за оправдывающийся тон своего голоса. Но Дроам мог, когда хотел, наказывать слуг жгучей болью, более ужасной, чем все, что Аандред испытывал, будучи человеком.
– Возможно. И все же они отвлекают меня своим ерзанием, царапаньем, сопением. Убери их, но сначала отдай мне Копательницу. Когда отведешь собак, возвращайся, и мы займемся нашим делом.
Аандред подал ему женщину; блистательное тело небрежно приняло ее в свои руки. Округлившимися глазами женщина переводила взгляд с одной фигуры на другую. Аандред отвернулся и свистом позвал собак. Выйдя наружу, он махнул рукой, и они со грохотом легли на пол.
– Ждите, – приказал Аандред и закрыл огромные двери.
Возвращаясь через зал к трону, он заглянул в колодец нексуса. Там кипел горячий свет, подсвечивая запутанную паутину макромолекул, содержащих разум Дроама. Он на мгновение пожалел, что у него нет с собой небольшой зажигательной бомбы, но тут же подавил эту мысль. Мечтать нет смысла.
Подойдя к трону, Аандред взглянул на прекрасное лицо Короля и порадовался, что его собственное, грубо изготовленное лицо застыло навсегда в маске безумного восторга. Дроам обязательно отомстит, если когда-нибудь прознает о его тайном желании.
– Принеси зонд, – приказал Дроам. Копательница вяло сопротивлялась; Дроам не обращал на это внимания.
Аандред принес зонд из-за ширмы из серебристого кружева. Машина была запыленной, но ожила, когда он открыл ее главную сенсорную панель. Мириады сенсоров замигали на черной поверхности, визуализатор просигнализировал о готовности, а фиксирующее кресло распахнулось, подобно скелетовидному цветку, чтобы принять женщину. Она хныкала, всхлипывала, но не умоляла о снисхождении. Аандред помог Дроаму надежно ее привязать и отошел в сторону.
Пока Дроам возился с машиной, вводя исходные данные, Аандред вспоминал. В былые времена некоторые гости замка пытались покинуть остров, не заплатив по счету. Если гость не обладал большим авторитетом или влиянием, Дроам приказывал Аандреду доставить его сюда, и с помощью зонда извлекал информацию о средствах гостя, чтобы погасить долг. Ах, то были дни, когда Аандред еще сохранял иллюзию, что его воплощение важно и служит какой-то большой цели. Как глупо с моей стороны, мрачно подумал он. Мертвец всегда мертвец.
Глаза женщины приняли мечтательное выражение; напряженное лицо расслабилось. Визуализатор расцвел смутными фигурами; эмпатический эманатор начал проецировать сохранившиеся в ее памяти образы напрямую в разум Аандреда.
…с опушки леса доносится приглушенный шум. Грохот, затем появляется кошмарная фигура, слишком ужасная, чтобы ее можно было понять. Это чудовищный человек на огромном черном коне… глаза коня исторгают желтый огонь. Джебаум стреляет из своего арбалета; с режущим слух звуком чудовище ревет и топчет в месиво Джебаума. Убей, убей его, ненавистную тварь, кипит красная, как кровь, ярость. Удар, ее хватают, подняли, вид сверху еще ужасней. Бестии, напоминающие скелеты собак сверкают в ночи металлическими телами, мечутся по поляне с нечеловеческой энергией, челюсти оскалены, глаза пылают, как угли…
Аандред отвернулся, а Дроам раздраженно хмыкнул и стукнул по сенсорной панели.
– Ты был эффективен, Охотник, – сказал он. – Но сейчас меня интересует не это.
Дроам пробежался пальцами по сенсорам, узор замерцал, сдвинулся.
…теплый, сладкий аромат материнской груди. Обзор настолько золотисто-светел, настолько узок и расплывчат, что безошибочно принадлежит очень маленькому ребенку. Ласка материнской руки, мягкое бормотание, прикосновение солнечного света к новой коже. Гортанный смех…
Дроам попытался вновь.
…летняя ночь, насыщенная запахом моря. Темный берег, поодаль горят небольшие праздничные костры. Бег по белым дюнам, по пятам за ней гонится Мондо. Его руки, когда он поймал ее, такие твердые от работы с сетями, сейчас нежно прикасаются к ней. Его дыхание, пряное от вина и желания. Стук ее сердца, когда он уложил ее на свой изодранный плащ, жар, вспыхнувший, когда они соприкоснулись, кожа к коже, по всей длине тела…
У Аандреда не было сердца, которое могло бы встрепенуться, но он почувствовал натиск какого-то сильного непонятного чувства, рвущегося изнутри, отчаянно пытающегося освободиться. Он закрыл глаза, и сжав кулаки, дождался, пока неизвестное ощущение не ослабло. Дроам ничего не заметил. Прекрасный лик был искажен разочарованием.
– Бесполезно, безрезультатно… Я не захватываю ничего, кроме тангенциальной глубокой памяти. Ничего недавнего, кроме ее поимки; какая-то травма у нее мешает мне. Что с ней не так?
