Стальной шквал - [9]

— Не перебивать, когда говорит ваш командир! Ложись!

Мимо шел кто-то не спеша, и младший сержант взорвался:

— Стой! Кто такой? Ко мне, шагом марш!

Прохожий вернулся, младший сержант подскочил к нему, стараясь разглядеть поближе. И тут же, отпрянув, взял под козырек.

— Господин майор, докладывает младший сержант Пуллинен…

— Благодарю. Что это значит, младший сержант? Что здесь происходит?

— Господин майор, этот рекрут… виноват, егерь — не приветствовал меня!

— А вы, младший сержант, меня приветствовали?

— Не разглядел, господин майор!

Майор повернулся к егерю, который выпрямился как спица.

— Почему вы, егерь, не приветствовали младшего сержанта?

Не видел, господин майор!

— Ясно. Выглядите вы молодцом, по-военному. Но помните, вы всегда должны действовать по уставу, как солдату положено. Можете идти.

— Слушаюсь, господин майор!

Парень исчез в темноте так внезапно, как только финский солдат может скрыться с глаз своего командира. Майор обратился к младшему сержанту:

— А теперь поговорим с вами, младший сержант, так сказать, неофициально. Вы у нас один из лучших преподавателей. Но по праву старшего я хотел бы дать вам дружеский совет. Не возмущайте в солдате чувство справедливости. Вот и этот бравый егерь наверняка обижен, потому что вы ранили его чувство справедливости. Он вас не видел, а вы его наказали. И он этого не поймет. Потому что финн по натуре своей готов подчиниться лишь таким приказам, которые ему понятны и справедливы. Например, вы могли бы наказать этого егеря за то, что у него головной убор был сдвинут набекрень — не по форме, не по уставу. Это бы он понял. И завтра бы он подошел к вам без обиды, по-военному, головной убор прямо, как положено по форме. Ибо справедливое наказание всегда идет на пользу и приносит свои плоды. Нынче нам совершенно необходимо проявлять особую психологическую чуткость, чтобы не испортить нашим парням праздник. Их, приняли в солдатскую семью, этим они законно горды и счастливы. Я не считаю, что они могут ходить как «мокрые куры», как вы выразились, потому что дисциплина не терпит штатской распущенности, а в такой день — тем более. Но надо смотреть, чтобы не перегибать палку. Ну, продолжайте, младший сержант Пуллинен. Доброй ночи!

— Доброй ночи, господин майор! — хрипло ответил младший сержант и, отойдя, сел у обочины. Ноги его дрожали. Он был так напуган, что все еще не мог понять существа наставлений майора.

Правда, младший сержант Пуллинен никогда не отличался сообразительностью. Народную-то школу кончил с грехом пополам. Но ведь от воспитателя рекрутов большого ума и не требовалось. Лишь бы знал устав, умел требовать с подчиненных дисциплину, а главное — умел бы кричать. И уж чего-чего, а на это Пуллинен был мастер. К этому у него был природный талант. Поэтому его как «прирожденного военного» послали в унтер-офицерское училище. Там с его данными выдвинуться было нетрудно — только не жалеть глотки да уметь угодить начальству. Пуллинен обладал и этим даром, так что военная карьера открылась перед ним. Не то чтоб он мог подняться высоко. У него не было образования. Но ведь он и метил пока только на сержантскую нашивку.

Пуллинен закурил, сделал несколько глубоких затяжек, и дрожь стала проходить. Вдруг его точно пружиной подбросило. По дороге опять приближалась группа солдат, и там ему послышался знакомый голос, от которого даже кровь заструилась быстрее по жилам.

* * *

Четверо свежеиспеченных егерей шли в ряд, невольно шагая в ногу. Они, конечно, не думали о подстерегавшей их опасности, хотя им не следовало забывать о ней. Им больше всех доставалось от младшего сержанта Пуллинена. А общие страдания объединяют. К тому же все они были земляки — из-под Тампере, — что тоже сближало их. Шли они без определенной цели, так как денег у них не было, а девушки их не интересовали, потому что у каждого была своя, там, в родных местах. Кроме Хейккиля, который вообще женским полом не интересовался, вопреки тому, что подумали о нем отец с матерью. В карманах Хейккиля сейчас не было камней, так что руки его были засунуты туда по локоть. Он передавал товарищам дошедшие до него худые вести:

— Еще говорят, что самая муштра только с завтрашнего дня и начнется! — и, толкнув в бок шедшего рядом долговязого своего товарища, Хейккиля со смехом добавил: — Придется тебе, Пентти, еще много спичек хоронить.

Пентти Хейно с легкой руки Пуллинена был прозван в роте «попом». Этот бледный, темноволосый, задумчивый парень немного напоминал полкового священника. Для прозвища большего и не требовалось. А коль скоро прозвище дано, Хейно стал «входить в роль». Он «служил панихиды» по найденным в коридоре казармы спичкам и прочему сору: «Из праха коридорного ты поднята и прахом станешь!» Хейно вечно был голоден и в столовой непременно старался сунуть в карман лишний сухарь, чтобы потом съесть, улучив удобный момент. Он и сейчас жевал кусок сухого хрустящего хлеба, отчего ответ прозвучал немного шепеляво.

— Не… я больше не штану… бойше я не вымешу… — Он проглотил и, откусив новый кусок, продолжал: — Я дал пришягу, так как я думал, что эта адская муштра кончится. Но ешли нет — так я никакой пришяги не давал… — Сухарь хрустел у него в зубах. — Это уж я вам говорю, точно! Я уйду домой. Рюкзак на плечи — и айда.