Стальная рапсодия - [41]

У раздачи стоял поручик Влчек. Он следил за тем, чтобы каждый получил нормальную порцию, и время от времени спрашивал:

— Ну как, ребята, вкусно?

— Неплохо было бы добавить к гуляшу немного хорошего соуса.

— Соус трудно делать в походных условиях, — ответил Влчек.

— Вполне приличный гуляш, его можно есть и без соуса, — авторитетно заявил какой-то гурман в звании свободника.

Этим он доставил Влчеку большую радость. Дело в том, что наш замполит кроме принципа «Практика — критерий истины» признает еще один, а именно: «Хорошо накормленный солдат лучше выполняет свои обязанности». А хорошо накормленный солдат — это, по его мнению, солдат, не только много, но и вкусно поевший. А поскольку поручик Влчек человек действия, он лично приглядывает за поварами. Пробует сам пищу, советует, какую приправу можно добавить, может быть, досолить. Естественно, у начальника продснабжения это не вызывает большой радости.

Я проглотил гуляш и вернулся в свой танк.

— Я — Шестой. Двенадцатый, где ты? — полетели мои слова в эфир.

Двенадцатой было теперь очень хорошо слышно. Наверное, он находился уже совсем близко.

— Подъезжаем к вам, торопимся, — проговорил Пехачек. — Мы не любим холодную еду.

Они прибыли в тот момент, когда повара начали собирать кухонные принадлежности, готовясь к следующему этапу марша.

Когда ребята Пехачека быстро съели подогретый гуляш, я решил, что пора привести в исполнение свои намерения.

— Почему вы не сообщили, что у вас что-то вышло из строя? — строго спросил я Пехачека.

— Я не думал, что мы провозимся так долго. Машина сползла юзом в канаву, Гисек не смог ее удержать. Я выскочил из танка, чтобы посмотреть, как нам быстрее оттуда выбраться. Но это оказалось делом непростым. Если бы не Пецка… он буквально на руках вынес танк из этой чертовой канавы, — явно перебарщивал командир танка, описывая мне происшествие. Он хотел еще что-то добавить, но не успел. Послышалась команда, двигатели взревели, и марш продолжался.

Наступил вечер, после него ночь, и тут мы поняли, что настоящее испытание, собственно, только начинается. Ударил мороз, и дорога превратилась в каток.

Мы как раз проезжали по возвышенности. Казалось невозможным, чтобы такие стальные колоссы, как наши танки, гусеницы которых опасно пробуксовывали на обледеневшей дороге, преодолели крутые подъемы. Но спуски были не лучше, напротив, они были даже более опасны. Канавы будто притягивали танки, и машины упорно не желали слушаться управления.

Ко всему этому нас начинало поджимать время. Не успели мы глазом моргнуть, как уже на два часа выбились из запланированного графика движения. Было ясно, что надо что-то предпринимать. Наиболее подходящей мерой нам казалась остановка всей колонны и освобождение места для проезда машин, с которых бы нам посыпали песком дорогу.

Но командир полка решил иначе.

— Ребята, — услышали мы в наушниках его голос. Он звучал совсем не по-командирски и по интонации больше напоминал голос отца на семейном совете. — Посыпочные машины идут в конце колонны, и, прежде чем они проберутся в голову, пройдет уйма времени. Они и сами буксуют. А дальнейшего отставания от графика мы себе позволить не можем. Поэтому я приказываю вам, не прекращая движения, вдвое увеличить интервалы между машинами и повернуть башни назад. Исполняйте немедленно.

Мы выполнили приказ командира. В башне, повернутой назад, я сидел как на наблюдательной вышке. По крайней мере, у меня возникло такое ощущение. Меня пугала высота, на которую мы поднялись и которую я скорее чувствовал, чем видел. Потом я услышал в наушниках голос поручика Влчека. Он обратился к нам без позывных сигналов, но его голос мы все очень хорошо знали по собраниям и совещаниям. Радиосвязь его почти не искажала.

— Ребята, — начал он так же, как и командир полка. (За эти несколько лет военной службы я хорошо понял, что ребятами солдат называют тогда, когда дело принимает действительно серьезный оборот.) — Ребята, — повторил он, — мы отстаем от графика, а между тем впереди у нас очень сложный участок марша. Песочком нам никто дорогу посыпать не будет. Но мы не можем позволить себе, чтобы отставание увеличилось. Все теперь будет зависеть от командиров и водителей танков. Вы хорошие командиры и хорошие водители. Вы умеете водить. Все без исключения. Даже те, которых мы иногда ругаем. Теперь необходимо, чтобы вы доказали это.

Я приказал Малечеку увеличить интервал. Колонна продолжала пробиваться сквозь тьму и метель, невзирая на плохую дорогу.

Не знаю почему, но именно во время опаснейшего спуска я сказал Малечеку:

— Мы отложили вашу свадьбу. На четырнадцать дней.

Я ждал, что он ответит. Но напрасно. Пришлось мне прямо спросить его:

— Что вы скажете об этом?

— Наверное, это самое мудрое из того, что вы могли сделать, — ответил он решительно.

— Либушка, конечно, поймет это, — продолжал я.

Малечек не ответил, потому что неожиданно наш танк затанцевал на обледенелой дороге.

— Придержите левую гусеницу. — Я тоже хотел быть хоть как-то полезен в этой трудной обстановке. — Еще больше, еще.

Танк успокоился, и мы без проблем продолжили движение.