Стальная империя - [91]

– К тому времени будет уже всё равно. Я просто размажу русское старьё своим старьём. Я жалею, что «Полифемусов» у меня будет не семь, по числу броненосцев у русских.

– Четыре корабля из этой русской семерки тоже будут с девятидюймовками. Наши агенты зафиксировали замену стволов на «Ростиславе» и тройке малых броненосцев.

– Да, я учитываю это, Уолт… Проверь-ка, не меняют ли русские свои двенадцатидюймовые тридцатикалиберные пушки черноморских броненосцев на немецкие девять с хвостиком… Если да, значит, что-то с этими чертовыми орудиями не так. Такой глупости в сочетании с продемонстрированным в Уругвае коварством просто не бывает.

Мотовилиха

Владимир Ильич присел за любовно обработанный умелыми руками столик из сибирской лиственницы и с наслаждением отхлебнул из глубокой глиняной кружки пенный янтарный напиток. Ленин совсем не ожидал в этой пермской глуши отведать настоящего немецкого пива и посидеть в такой же уютной пивоварне, как знаменитая «Хофбройхаус», к которой он так прикипел в Мюнхене. Качество напитка местного заведения, спрятанного от посторонних глаз за монастырскими стенами, было явно не хуже, а может быть, даже превосходило изделие баварских пивоваров. И всё благодаря тому, что вместе с двумя пильгерстанами конструкции братьев Манесманн в Пермь приехало больше трех сотен квалифицированных мастеров из Deutsch-Österreichische Mannesmannröhren-Werke Aktiengesellschaft. Они были авторами как технологического чуда, выдавшего сегодня прокат первых бесшовных труб, так и бытового, выражающегося в идеальном порядке, царившем в цехах и на прилегающей территории, в появлении непритязательных, аккуратных мест отдыха, вроде этой пивоварни во главе с обаятельным Юлиусом, уроженцем Вестфалии.

«Не-е-ет, – подумал Ильич, наслаждаясь творением пивовара, – если в Германии революция еще медлит разродиться, наша задача – учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства. Посмотреть на карту России! К северу от Вологды, к юго-востоку от Ростова и от Саратова, к югу от Оренбурга и от Омска, к северу от Томска идут необъятнейшие пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств.

На всех этих пространствах царит патриархальщина и самая настоящая дикость. А в крестьянских захолустьях всей остальной России? Десятки верст проселка, бездорожья отделяют деревню от железных дорог, от материальной связи с культурой, с капитализмом, с крупной промышленностью, с большим городом. Разве в этих местах не преобладает та же обломовщина и полудикость?..»[75]

– Владимир Ильич, – голос Столыпина прервал размышления революционера, – разрешите потревожить?

Ленин поморщился. Только что на мажорной ноте закончился митинг, где его заключительный лозунг «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!» сорвал бурные аплодисменты. Меньше всего ему сейчас хотелось видеть этого царского держиморду. Но делать нечего…

– Присаживайтесь, конечно, – революционер нехотя показал жестом на скамейку напротив себя, – собираетесь читать нотации?

Столыпин медленно, с достоинством присел и уставился своим немигающим взглядом в насмешливые прищуренные глаза идеологического врага.

– Не буду скрывать, – проговорил он тихо, внятно выговаривая каждое слово, – была б моя воля, я бы арестовал вас сразу после окончания скандальной речи. Но по каким-то совершенно непонятным для меня причинам государь питает к вам особое расположение и приказал не чинить никаких препятствий…

– А может быть, он таким образом проявляет своё понимание неизбежности грядущих революционных преобразований? – перебил главу правительства Ленин.

– Склонен думать, что он так проявляет своё сочувствие к трагичной судьбе вашего родственника и демонстрирует нежелание преследовать семью преступника, – парировал Столыпин, с удовольствием наблюдая, как нервно дернулось лицо Ленина, ненавидящего даже намёки на то, что его путь в революцию мотивирован исключительно желанием личной мести за трагическую судьбу брата.

– В таком случае, – глаза революционера стали острыми и холодными, как кусочки февральского льда, – вам потребуется как-то связать с казнью Саши и жизнь Карла Маркса, чью теорию я считаю единственно верной и собираюсь претворять её на практике последовательно и упорно.

– Но ни Маркс, ни Энгельс никогда не призывали рабочих Германии и Англии всемерно содействовать поражению своего правительства в войне с внешним врагом и к превращению войны империалистической в гражданскую. Даже ваши соратники по партии Струве и Туган-Барановский вас не поддержали…

– Ах вот вы про что! – Ленин довольно хмыкнул и откинулся на спинку стула, не отрывая своего взгляда от глаз Столыпина. – Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству. Это – аксиома. И оспаривают ее только сознательные сторонники или беспомощные прислужники социал-шовинистов. Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами, «поражением» правительств, а с другой стороны – невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению