Стальная эскадрилья - [30]

Первой эскадрилье было приказано: штурмовыми ударами остановить танковую колонну на дороге станция Кунья — Торопец. Было ясно: не от хорошей жизни бомбардировщикам ставится такая задача. Достаточно бегло ознакомиться с данными СБ, чтобы выяснить его почти полную непригодность для штурмовых действий по танкам. Мало того что самолет не имел брони и его могли сбить с земли из любого, даже стрелкового оружия, на нем не было и крупнокалиберного вооружения, пригодного для поражения боевой техники. Два спаренных пулемета ШКАС калибром 7,62 мм у штурмана и один такой же у радиста — вот и все, из чего мы могли вести огонь. На бомбы надежд было значительно больше, но они малоэффективны при борьбе с рассредоточенными танками на марше или в бою.

Командир полка уточнил боевую задачу и подал команду «По самолетам!». Итак, нам предстояло нанести бомбовый удар с высоты 800 метров из боевого порядка «пеленг одиночных самолетов». Каждый экипаж прицеливался самостоятельно, а сбросив бомбы, переходил вслед за командиром к штурмовым действиям. Построение над целью — вкруг одиночных самолетов»; высота штурмовых ударов — 30–50 метров.

Через несколько минут после сигнала с КП эскадрилья, возглавляемая майором Полбиным, уже легла на заданный курс. Правым ведомым у командира следовал Виктор Ушаков, место слева занял мой экипаж. Пока летели над своей территорией, были минуты для размышлений, и я все время ломал голову над информацией, с которой нас ознакомили. Из нее явствовало, что в тыл армии прорвалась лишь небольшая группа — всего около семидесяти танков. Понятие «армия» у меня ассоциировалось с громадной мощью, мобильностью. Как же через такой заслон могла прорваться небольшая группа танков? И почему она вызвала отход наших войск, а не была немедленно отброшена назад или разгромлена? Видимо, кое-какие законы «большой войны» оставались для нас еще недоступными. Жаль только, что познавать их пришлось уже в ходе сражений, на горьких уроках, в обстановке ломки ранее сложившихся представлений. Однако вера в партию, в советский народ оставалась незыблемой. Мы не сомневались в том, что рано или поздно враг сполна заплатит за коварство и жестокость, что никогда не одолеть ему нашей героической Красной Армии.

Мы знали, что не от хорошей жизни приходится наносить мелкие уколы там, где следовало бы обрушить на врага мощные удары авиации, используя все ее свойства. Но таких сил у нас пока не было. Вот и сейчас приказано штурмовать вражеские танки на совершенно неприспособленных для этого самолетах, пилотируемых летчиками-ночниками, которых не так быстро и не так просто подготовить, которые способны умело использовать куда более сложную авиационную технику…

По внутреннему переговорному устройству Аргунов докладывает, что пролетели Андреаполь. А через несколько минут прямо по курсу можно было различить белесые клубы дыма — там шел бой. Командир дает команду на перестроение. Я быстро занимаю место в пеленге, правее Виктора Ушакова. Между тем уже резанули воздух трассы малокалиберной зенитной артиллерии первый признак, что где-то неподалеку расположен прикрываемый зенитчиками объект врага. На этот раз объектом оказались танки. Вот они — железные коробки, ползущие двумя ровными цепочками по шоссе на Торопец. С высоты они казались совсем безобидными, игрушечными.

Бросаем бомбы и вслед за командиром ложимся на обратный курс. Во время разворота смотрю вниз: около десятка вражеских машин горит, а на дороге и рядом с ней продолжают рваться бомбы, сброшенные замыкающими экипажами эскадрильи. Голова колонны замерла; некоторые танки мечутся из стороны в сторону, сползают в кюветы. Неплохо сработали. Эх, еще бы пару комплектов бомб!

Но Полбин уже с крутым снижением и разворотом увлекает группу на штурмовку. Высота 30–40 метров. С большой скоростью несемся вдоль шоссе. Оно пока пустынно. Но вот замерцали огненные вспышки на самолете ведущего — это заработали ШКАСы. Несколько секунд спустя и наша машина налетела на голову танковой колонны; открывают огонь Аргунов, а затем и Копейкин. Становится немного веселей, по строчкам пулеметных очередей чувствую, что все члены экипажа живы и здоровы.

Присматриваюсь внимательнее к вражеской колонне и вижу, как танкисты открывают верхние люки и выбрасываются через них, скатываются по броне, трусливо прячутся в кюветах. Видимо, боятся, что мы будем бросать бомбы с малой высоты, и попадают под губительный огонь пулеметов. Это уже меняет дело: штурмовка будет более эффективной, чем ожидалось. А главное, начинаешь чувствовать свое превосходство над врагом, яснее осознаешь, что его можно бить и разбить. Уже с каким-то озорством отжимаю штурвал от себя, веду машину «впритирку» над танками. Жаль только, что сам я безоружен, не могу нажать гашетки и тоже разить врага. На этом самолете пулеметов у летчика нет.

Замыкающий танк промелькнул под крылом, и впереди снова чистая лента шоссе. Полбин и Ушаков боевыми разворотами уходят влево для повторного захода. Следую за ними и одновременно даю указания Аргунову и Копейкину прочесывать огнем обочины и кюветы, где отсиживаются сейчас вражеские танкисты, деморализованные внезапным ударом небольшой, но дерзкой группы советских бомбардировщиков.