Стальная эскадрилья - [19]

Позже мы поняли, что собранные на ржевскую базу в короткие сроки части и подразделения ждали готовности своих полевых аэродромов для рассредоточения.

Став в длинную очередь за обедом, мы после короткого обсуждения «экипажных» проблем занялись каждый своим делом. Штурман Николай Аргунов с помощью навигационной линейки прикидывал углы прицеливания для сброса бомб с различных высот, воздушный стрелок-радист Игорь Копейкин читал инструкцию по эксплуатации скорострельного пулемета (ШКАС), у меня в руках было наставление по производству полетов. Но я не видел ни одной буквы. Мысли уносили меня то в детские годы, то в авиационное училище, то в напряженные, наполненные тревогой и непрерывными учениями предвоенные месяцы, когда мы овладевали полетами в облаках и ночью, учились наносить точные бомбовые удары с больших высот. Снова и снова, уже в который раз, вспоминал, с какими случаями при боевых действиях в районе реки Халхин-Гол встречались мои однополчане. Радовался тому, что они снова рядом и мы вместе нанесем первый бомбовый удар по врагу.

Садимся за столик. К нашему экипажу присоединяется старший лейтенант Виктор Ушаков. Ему, конечно, проще: за его плечами три десятка боевых вылетов в районе реки Халхин-Гол. У него боевой опыт, он награжден орденом Красного Знамени. Это мой командир. Невысокого роста, всегда удивительно спокойный и рассудительный. Я ни разу не видел Ушакова возбужденным или разгневанным, но сегодня он, видимо, о чем-то переживает. Прерывистый голос выдает его состояние. Я догадываюсь, что волнуется он за нас, за тех, кто пойдет с ним в первый бой.

Над аэродромом время от времени на высоте двух-трех тысяч метров пролетали одиночные «юнкерсы», видимо разведчики. Редкие разрывы снарядов наших зениток среднего калибра не преграждали путь вражеским самолетам, а, казалось, лишь напоминали о своем существовании. Каждый из нас виденное оценивал по-своему: одни называли это беспорядком, другие оправдывали командование, не желавшее раскрыть систему ПВО.

Однако мы прилетели сюда не для того, чтобы наводить порядок. На это нас никто не уполномочивал, да, откровенно говоря, порой брало сомнение: правильно ли мы понимаем фронтовые условия? Быть может, практика боевых действий в данной войне внесла свои коррективы и паши представления изрядно устарели? Словом, немного понервничав, перешли к своим делам — к изучению линии фронта и аэродромной сети противника.

Ночевать пришлось прямо под самолетами, что уже вошло в привычку. А в полночь где-то неподалеку загремели взрывы бомб, застучали скорострельные зенитки, черноту неба рассекли лучи прожекторов. Пролетавший над аэродромом вражеский разведчик попал в перекрестие зенитных прожекторов, но резкими разворотами с крутым снижением вырвался из слепящего плена и растаял во мраке.

Постепенно затихла канонада, угасли прожектора. Лишь время от времени то с одной, то с другой стороны в небо взлетали разноцветные сигнальные ракеты. Что еще что за иллюминация?

— Немецкие диверсанты обозначают наш аэродром, — лаконично пояснил летчик в кожаном реглане, устроившийся на ночлег рядом с нашей стоянкой под боком своей «пешки». — Помяните мое слово, — добавил он, скручивая козью ножку, — врежет фриц по этому муравейнику, а нам ни взлететь, ни убежать.

Но налета на аэродром в течение ночи не было.

На рассвете потянуло сыростью, звезды поблекли, а затем и вовсе растворились в светлеющем небе. Низкие редкие облака начали уплотняться и густой пеленой опустились на рощи и вершины холмов. Сразу после завтрака получили боевую задачу: нанести бомбовый удар по скоплению вражеских войск северо-восточнее Смоленска. Значит, этот древний русский город уже окружен вражескими войсками? Да, ничего не скажешь, каждый день — сюрприз.

Для бомбардировки целей в непосредственной близости от своих войск нужно точно знать расположение тех и других, линию фронта. Но таких сведений нам никто дать не смог. Удалось только разыскать на карте несколько характерных ориентиров, ограничивающих район бомбометания до приемлемых пределов. В подобной неразберихе и это уже кое-что.

Получаем последние указания командира полка, опробуем двигатели, проверяем вооружение и сидим «на приколе», ожидая приемлемой для взлета погоды. Положение несколько трагикомическое: мы, группа особого назначения, ночники и, как теперь говорят, всепогодные, вынуждены ждать, когда облачность поднимется на сотню-другую метров. Ничего, однако, не поделаешь наш самолет не приспособлен для слепых полетов группами, в такую погоду можно и дров наломать.

Часам к десяти видимость несколько улучшилась, облака приподнялись, а кое-где сквозь «окна» стали робко пробиваться лучи солнца. Подана команда на вылет. Мое место в боевом порядке эскадрильи — левый ведомый в правом звене. Справа от меня лейтенант Степан Браушкин.

Со Степаном Браушкиным мы вместе поступили в авиационное училище, один и тот же инструктор Бородкин давал нам путевку в небо, на одном самолете выполняли первые самостоятельные полеты. Малоразговорчивый и на первый взгляд даже суховатый, Браушкин отличался особой душевностью во взаимоотношениях с людьми. Быть вместе с таким товарищем — радость. А во главе эскадрильи — сам командир полка со штурманом старшим лейтенантом Осиновым. Мы хорошо знали боевой путь того и другого. Иван Семенович Полбин в боях с японскими захватчиками в Монголии в 1939 году командовал эскадрильей. Это было единственное боевое подразделение, которое не имело потерь. Тогда же, в 1939 году, Иван Семенович был удостоен высшей правительственной награды — ордена Ленина, о нем слагались легенды, и каждый из нас гордился своим командиром, старался во всем подражать ему.