Сталинский террор в Сибири, 1928-1941 - [4]
На совещании в Сибкрайкоме 20 января сталинская речь о перспективах развития деревни прозвучала как приговор единоличным хозяйствам. Было определенно заявлено, что «линия развития кулака» не имеет никаких шансов на будущее, «…путь дальнейшего укрепления, дальнейшего развития единоличных кулацких хозяйств — путь, который для нас закрыт»>{11}.
Оставалось таким образом последнее лекарство для деревни — колхозы. «Других путей, кроме объединения мелких и мельчайших хозяйств в крупные коллективные хозяйства, нет. При советском режиме не существует других путей», — заключил Сталин.
В деревне между тем сотни вооруженных партийцев начали инвентаризацию имущества зажиточных крестьян и изъятие «излишков». Уже в январе 1928 года кампания хлебозаготовок представляла собой обычную продразверстку. Повальные обыски, облавы, запреты на торговлю, конфискация скота, сельхозмашин и крестьянского барахла внезапно вернули сибирскую деревню к 1920–1921 годам.
Большинству крестьян был нанесен очень сильный психологический удар. Сельские хозяева, успевшие привыкнуть к определенным советским гарантиям, неожиданно обнаружили, что никаких гарантий больше не существует. Отныне власти запрещают земледельцам распоряжаться плодами своего труда и требуют сдавать продукцию по «твердым ценам». Кто был не согласен — у того отнимали силой и сажали по 107 статье.
Свободная торговля была поставлена под контроль. Если крестьянин попадался на продаже зерна выше госцены в 1,2–1,3 рубля за пуд, он тут же становился добычей ГПУ или милиции.
С нормами изымаемых «излишков» никто не считался. Политбюро лишь сделало вид, что устанавливает некие общие правила, допускающие конфискацию у обладателей запасов не менее двух тысяч пудов. Реально же таких хозяев в Сибири были единицы, поэтому со своим хлебом должны были расстаться те, кого принято было считать середняками. Так и происходило: отнимали последние 50 и 60 пудов, а самих «злостных держателей» отправляли за решетку.
Один из главных сталинских «заготовителей» в Сибири, С.И. Сырцов, так разъяснял подчиненным методологию хлебозаготовок:
«Мы этих крупных держателей, как общее правило, сейчас не имеем, и если бы мы приняли в голой форме, просто провели бы резолюцию ЦК, мы закрыли бы возможность дальнейшего применения 107 статьи…нет опасности в том, что организации будут применять 107 статью, не ограничивая себя рамками политбюровских 2000 пудов…Важно не то, каким количеством пудов хлеба располагает кулак для срыва рынка, нашего плана, а важны те возможности, которыми он сможет оказать влияние на всю деревню.
Если кулаку удалось разбазарить свои запасы — это не значит, что мы его не можем трахнуть 107 статьей. Мы не зарекаемся от применения к кулаку уголовного кодекса в целом. Если бы мы стали думать, что существует одна 107 статья, мы заранее бы себя разоружили. Мы должны все силы обрушить против врагов пролетариата»>{12}.
В феврале Сырцов и Эйхе телеграфно докладывали Сталину: «Четвертая пятидневка дала 3767 тысяч пудов. (…) Итоги репрессии: на 20 февраля арестовано 1054 чел., из них по 107 статье — 920»>{13}.
Через две недели — новая сводка: «арестовано около 1400 человек. Процессы по 107-ой продолжаются, привлекаем держателей и кулаков, не придерживаясь нормы письма ЦК…»>{14}.
Бесцеремонность в действиях властей в деревне привела крестьян в крайнее замешательство. Многие из них растерялись и не могли понять, чем вызвано резкое изменение политики властей. Поползли слухи о готовящейся войне и предстоящем голоде. Но когда выяснилось, что «советская власть зажиточных не любит» и рассчитывает попросту отнять у них хлеб, деревня начала быстро приспосабливаться. Хлеб стали укрывать всеми доступными способами: раздавали по родственникам и соседям, передавали на хранение бедноте и семьям красноармейцев, используя их относительную неприкосновенность, перемалывали зерно на муку.
На крестьянскую изворотливость власти ответили еще большим ожесточением. В апреле 1928 года Политбюро потребовало «усилить нажим на кулацкую часть и частников, злостно спекулирующих крупными партиями хлеба, применяя к ним директивы ЦК по 107 статье УК»>{15}.
На деревню набросилась новая орда «уполномоченных» и «заготовителей». К лету почти весь товарный хлеб из крестьянских амбаров был выметен и, казалось, брать больше нечего. Однако из Москвы потребовали продолжить изъятия.
На строгие директивы Политбюро Сырцов попытался осторожно возражать. Он стал уверять Сталина, что все крестьянские запасы исчерпаны, и даже для снабжения сибирских городов продуктов не хватает.
«…настоящий период кампании, — сообщал он, — характеризуется значительным обострением на внутрисибирском хлебном рынке, обострением недовольства тарифицированного населения городов и деревенской бедноты на почве полного или частичного недоснабжения этих групп населения продовольственным хлебом. (…) Наблюдается повсеместно сильный рост рыночных цен на хлеб…крупного спекулянта хлебом на рынке нет. Один-два мешка — вот обычные партии купли-продажи.
Излишки хлеба у верхних слоев крестьянства, несомненно, еще имеются, но крупных запасов в отдельных хозяйствах, как правило, нет. Именно этим объясняется то обстоятельство, что 107 статью теперь применять гораздо труднее, чем в разгар кампании»
