Сталинщина как духовный феномен - [8]

Кричащие логические противоречия, как внутри самой марксистской доктрины, так и в отношениях ее к выдвинутому Лениным догматическому постулату, «преодолеваются», вернее более или менее убедительно прикрываются, применением так называемого «диалектического метода», дополняемого в случае надобности учением о «мобилизующей и преобразующей роли идей», об «обратном воздействии надстройки на базис» и превращением антагонистических противоречий в «неантагонистические». Схоластические фигуры, употребляемые при этом, мы оставим без рассмотрения; они всегда имеют одну и ту же задачу: доказать правоту генеральной линии партии. С их помощью сам Сталин в «Кратком курсе» установил, что основанная на непримиримом антагонизме классовая борьба, таящая в себе гибель любого общественного строя, в социалистическом обществе превращается в неантагонистическую «критику и самокритику», эту «подлинную движущую силу развития социалистического общества, могучий инструмент в руках партии, новый вид движения, новый тип развития, новую диалектическую закономерность». С их помощью воспитанные Сталиным теоретики без большого труда показали, что, например, паспорт в царской России был средством полицейского террора и порабощения, а в Советском Союзе стал свидетельством свободы человека, что бесплатное обучение до 1939 года было величайшим достижением советской власти, а в 1939 году таким же величайшим достижением оказалось введение платы за обучение и т. д. и т. д.

В результате советская жизнь наполнилась фикциями. Тоталитарный практицизм абсолютного властвования оброс таким количеством псевдонаучных, псевдорелигиозных и псевдопропагандных условностей, что в СССР никого решительно уже не возмущает, когда слова расходятся с делом. Слова увязываются со словами, а дела с делами. Теоретическое, или, если угодно, пропагандное положение о «любви и уважении» советского народа к органам государственной безопасности, например, есть фикция, прикрывающая совершенно противоположные чувства. Решительно все в Советском Союзе знают зто, и решительно все делают вид, что принимают эту фикцию за несомненную истину, выражая свою горячую веру в нее всеми полагающимися средствами вплоть до «бурных, долго не смолкающих оваций» по адресу руководителей политической полиции и доносов на своего ближнего.

Фиктивен в Советском Союзе «трудовой энтузиазм широких масс», «веселая и зажиточная жизнь», «гениальность родного Сталина» «преданность делу Ленина-Сталина» и сотни других пропагандных лозунгов, основанных на столь же фиктивных теоретических положениях о «бесклассовом обществе», «построенном социализме», «морально-политическом единстве советского народа», «подлинной демократии» и т. д.

Мир большевистской теории это мир мифов, легенд и фикций. Это — «надстройка», находящаяся часто в кричащем противоречии со своим «базисом», но тем не менее имеющая на него большое «обратное влияние». И в Советском Союзе и за границей до сего дня есть люди, искренне верящие в целый ряд коммунистических мифов; есть люди (и их подавляющее большинство), которые видят в советской жизни глубокую фальшь, чуют лежащие в её основе закономерности, но не в состоянии уяснить себе их подлинную природу (из соображений естественного самосохранения эти люди делают вид, что стопроцентно верят преподносимой им теории и пропаганде и от этого и в самом деле начинают ей немножко верить); есть, наконец, и люди, прекрасно отдающие себе отчет в подлинном соотношении сталинской теории и практики. Последних сравнительно мало среди самих руководителей партии, но зато довольно много среди непримиримых противников строя.

Догматическое, а в некоторой зачаточной форме и культовое начало в сталинизме не следует рассматривать как начало религиозное. Оно не религиозно, а псевдорелигиозно, во-первых, потому что оно направлено на предметы недостойные религиозного поклонения, так как они суть предметы не небесные, а земные, во-вторых, потому что, если принять культ Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, коммунистической партии, «самой демократической в мире» конституции и других фикций за религию, то нужно принять за правду по меньшей мере фикцию «морально-политического единства советского народа» и считать, что этот народ в любой момент способен поверить всему, во что партийное руководство найдет целесообразным, чтобы он верил.

Будем помнить поэтому, что все многочисленные явления советской жизни, связанные с догматическими и культовыми началами в сталинизме, суть явления псев до религиозные, ибо предметы их не только не религиозны, но по большей части и фиктивны. Иными словами, что все «бурные, переходящие в овацию» аплодисменты, все напыщенные эпитеты и сравнения, выражающие беспредельную благодарность и преданность — лишь условные выражения вовсе несуществующих (и всем прекрасно известно, что несуществующих) чувств.

Разделяя марксистскую теорию, человек не может поверить в сталинскую догматику. Веруя в коммунистические догматы, человек не может быть настоящим марксистом. Поскольку, однако, первый же догмат большевизма гласит: «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», а неприятие этого догмата рассматривается как «вылазка классового врага на идеологическом фронте» и подлежит политическому преследованию,