Сталинградский калибр - [47]

– «Семерка», я «Второй»! – прошелестело в эфире. – Внимание, «Семерка», я «Второй»! Вам «девяносто два», вам «девяносто два»!

– Понял, «Второй», я «Семерка», – отозвался Соколов. – Понял вас, мне «девяносто два». Выполняю!

«Девяносто два» было кодовым приказом атаковать лично для группы Соколова. Если бы обстоятельства изменились, то мог прийти приказ «восемь ноль» – стоять на месте. А бывало, что приходила «тройка» – отход на предыдущую позицию. Алексей продублировал приказ, всматриваясь в дым на поле боя. Он очень надеялся, что ему приказ был отдан вовремя, что по времени все рассчитано так, чтобы он смог подоспеть к лабазам, когда пехота начнет пробиваться через них к станции. Не раньше и не позже.

Рота Соколова пошла вперед, стараясь держаться колонной в две машины. Автоматчики на броне стискивали оружие, вглядываясь вперед. За танками шли три трехтонных ЗИСа с солдатами, минометами и боеприпасами. Сам Гужов находился в первой роте, которая ушла вперед с первой волной атакующих. Хоть командиру батальона и не следовало идти в первых рядах, но Гужов понимал, что прорывом к станции командовать лучше самому и решения принимать самому на этом первом важном этапе.

Шальные пули свистели над головой. Соколов физически чувствовал, что автоматчики за его спиной просто вдавливаются в броню. Он чуть спустился в люк, чтобы не торчать по плечи над крышкой танкового люка. Сейчас сидеть в башне нельзя, сейчас ему нужен был полный обзор, чтобы не пропустить момент разворота атаки. Грохот впереди стоял такой, что порой не были слышны звуки танковых двигателей. Быстро темнело, и взрывы снарядов приобретали кроваво-огненные оттенки. В эфире стоял треск, но на волне танкистов пока команды не проходили.

– «Семерка», я «Полста пятый», – прозвучал голос комбата. – У меня «ветер», как поняли? У меня «ветер».

«Вот и все, операция группы лейтенанта Соколова началась», – подумал Алексей. Вторая рота высадила десант у лабазов. Ответив положенным кодом Топилину, он достал флажки. Командиры машин, увидев сигнал командира, стали спускаться в люки. Соколов хорошо видел, как мелькали полушубки бегущих красноармейцев, как они приближались к крайним лабазам. «Было бы огромным везением, если там никого не окажется и удастся пройти до станции без выстрелов», – подумал Соколов. И в ответ на его мысли злорадно начали бить немецкие пулеметы. Слишком хорошо Алексей помнил звуки очередей MG-42. Кроме хлопков выстрелов, чуть сдвинув в сторону шлемофон, он уловил очереди двух пулеметов.

Пехота залегла и стала расползаться в разные стороны, ища укрытия. Соколов приказал: «С ходу огонь, давить гнезда». А ведь у них тут и орудия должны быть. Не могли они позиции оставить без противотанковой обороны. Подумав так, он услышал, как Логунов приказал Бочкину заряжать осколочно-фугасным. Омаев начал стрелять длинными очередями, нащупывая пулеметные точки. Замолчал один немецкий пулемет, и тут же пехотинцы бросились вперед длинными перебежками. Всего несколько секунд – и снова все залегли. Соколов вспомнил, что стволы немецких пулеметов перегреваются и требуют при интенсивной стрельбе замены после каждых 250 выстрелов. Процедура максимально простая даже для одного человека, но занимает она все равно несколько секунд. И бойцы Гужова это прекрасно знали.

Выстрел! Пушка «Зверобоя» звонко лязгнула затвором, и на высокой стене каменного лабаза вспыхнул взрыв. В разные стороны полетели осколки кирпича, какие-то деревяшки и много строительного мусора. Следом выстрелила пушка «шестерки» старшины Щукарева, шедшей рядом. Взрывом разворотило угол бревенчатого строения. Пехота мгновенно поднялась и с ликующим «ура» бросилась в проход между домами. Почти в глаза оттуда ударили одна за другой орудийные вспышки. Каким чудом Бабенко успел почувствовать опасность, было непонятно, но он успел остановить многотонную машину, и бронебойный снаряд только скользнул по башне. Танку Щукарева болванка разбила гусеницу, и «шестерку» развернуло поперек дороги.

– Ах, как же ты так, – выпалил недовольно механик-водитель и тут же рванул «Зверобоя», чтобы прикрыть собрата, который подставил под немецкие пушки свой бок.

Тут же прозвучал приказ Логунова:

– Короткая!

«Зверобой», закрывший теперь «шестерку» лобовой броней, мгновенно замер. Выстрел! Взрыв взметнулся на позиции расчета противотанковой пушки, разбросав людей, землю, бревна. Слева, обгоняя командира, вывернул и пошел вперед танк старшего сержанта Ковалева. Пушка его «тройки» выстрелила дважды с очень коротким интервалом. Он бил осколочными по группам разбегавшихся немцев, усиливая панику и нанося огромные потери. Немецкое орудие выстрелило еще, но не причинило вреда «тридцатьчетверке». А через несколько секунд железо смялось под гусеницами советского танка. «Тройка» плавно перевалилась через уничтоженную орудийную позицию и пошла дальше.

– Танки слева! – раздался в эфире голос Ковалева.

Это была отчаянная, неподготовленная, но довольно мощная контратака. Сил у немецкого командира на территории станции было много. Справа вдоль путей появились пять или шесть бронетранспортеров, начавших активно высаживать пехоту. Немецкие солдаты рассыпались в стороны и открыли огонь по десантникам. С бортов бронированных машин били пулеметы, а слева, обгоняя пехотные цепи, стали выползать танки. Один, второй, третий. Два Т-III развернулись на месте и почти одновременно выстрелили из пушек. В эфире отчетливо прозвучал чей-то болезненный вскрик. «Неужели подбили кого-то?» – подумал с ожесточением Соколов. Он стал крутить перископом, ища горящий танк.