Сталинград: К 60-летию сражения на Волге - [9]

И вот, 24 ноября словно гром среди ясного неба поразила нас радиограмма из ставки Гитлера — роковой приказ, запрещавший командованию 6-й армии осуществить намеченный отход с северного участка своего фронта и вывод наших соединений из Сталинграда. Все надежды на прорыв рухнули. В штабе армии, судя по всему, не меньше нас были ошеломлены этим неожиданным решением ставки. Мы не могли взять в толк, почему же были оставлены без внимания все донесения, предостережения и просьбы наших руководящих штабов, которые лучше, чем кто бы то ни было, могли оценить создавшуюся угрожающую обстановку. Еще тогда, когда ударные соединения Советской Армии только начали обходить нас с флангов, наш командующий, ясно представляя себе всю серьезность положения, сразу же предложил в вышестоящем штабе группы армий немедленно выпрямить линию фронта, отведя армию на новые позиции в междуречье Дона и Чира. И после получения от главного командования сухопутных сил приказа любой ценой удерживать Сталинград и фронт на Волге генерал Паулюс неоднократно просил предоставить ему оперативную свободу действий. В последний раз он обратился с этой просьбой непосредственно к Гитлеру, которому 23 ноября направил по радио личное донесение с исчерпывающей и неприкрашенной оценкой обстановки. В этой радиограмме, свидетельствовавшей о высоком чувстве ответственности военачальника, командующий, ссылаясь также на единодушное мнение подчиненных ему корпусных командиров, подчеркивал, что ввиду невозможности организовать своевременное достаточное боеснабжение, окруженная 6-я армия обречена на уничтожение, если только ему не удастся, сосредоточив все имеющиеся в его распоряжении силы, нанести сокрушительный удар по наступающему с юга и запада противнику. Для этого Паулюс считал необходимым немедленный отвод всех наших дивизий из Сталинграда и последующий прорыв кольца с выходом из окружения на юго-запад. Все было тщетно! Фюрер, он же верховный главнокомандующий вермахта, через голову штаба группы армий «Дон» принял единоличное решение и отказал Паулюсу в предоставлении оперативной самостоятельности, которой тот столь упорно добивался. Обращение Гитлера по радио заканчивалось призывом к чувству долга доблестной 6-й армии и ее командующего. Правда, Гитлер обещал нам организовать боеснабжение в нужных масштабах и своевременно провести операции по прорыву вражеского кольца извне. Это обещание и служило отныне единственной основой для всех действий и мероприятий нашего командования. Но для нас оно явилось слабым утешением. В нашем штабе все были глубоко разочарованы и подавлены.

В самом деле, положение теперь стало критическим. Такого в вермахте еще не бывало. Целая армия, отрезанная от остальных частей, после тяжелых оборонительных боев в окружении и отхода на восток теперь по собственной инициативе отказывалась от каких-либо попыток прорвать кольцо и, «заняв круговую оборону», ожидала неведомо чего, между тем как положение ее с каждым днем ухудшалось.

Наш командир корпуса ходил туча тучей, сумрачно насупив свои густые клочковатые брови.

Он сразу же объявил нам, что не намерен сидеть сложа руки и дожидаться, пока его окончательно разгромят. «Лучше уж пробиться хотя бы с парой дивизий, чем потерять всю армию! — повторял он, задыхаясь от возмущения. — Черт знает что! За сорок лет службы ничего подобного не видел!»

И все же в конце концов он махнул рукой и подчинился, хотя и по-прежнему был убежден, что лишь немедленный прорыв дал бы нам шанс на спасение. Приказ есть приказ, что бы там ни случилось. Теперь нам не осталось ничего иного, как надеяться на освобождение извне.

Однако на обещанную помощь вообще можно было рассчитывать лишь по истечении нескольких недель. Мы ясно представляли себе, что это значит — драгоценное время уйдет, противник будет непрерывно подбрасывать подкрепления, боеспособность и дух нашей армии, отчаянно сражавшейся в тяжелых условиях окружения, будут падать, а наши последние резервы — таять с каждым днем. Судьба 300-тысячной армии отныне почти полностью зависела от снабжения по воздуху. А располагает ли наше главное командование необходимым количеством самолетов? Окажемся ли мы в состоянии обеспечить ежедневную посадку сотен машин в нашем котле, учитывая превосходство русских в воздухе и тяжелые зимние метеорологические условия в Донских степях!

Итак, роковое решение, предписывавшее в армии «занять круговую оборону», было принято через голову ее командующего и минуя вышестоящий штаб группы армий. Мало того, общее начертание наших оборонительных линий, которые надлежало удерживать любой ценой, также было установлено приказом свыше. В результате наша главная оборонительная линия во многих местах тянулась на десятки километров по голой степи, лишенной каких-либо естественных рубежей. Наши войска, державшие оборону на таких участках, окапывались в мерзлой земле, а то и в снегу. Впоследствии мы лишь в исключительных случаях, и то с большим трудом, добивались от ставки Гитлера разрешения изменить на отдельных участках линию фронта. Не считая самого Сталинграда — его руины составляли лишь сравнительно небольшую часть переднего края — да нескольких выгодных для обороны участков по берегам рек, наша армия нигде не имела укрепленных позиций. И понятие «сталинградская крепость», пущенное в ход в первых приказах главного командования сухопутных сил, окруженные воспринимали как горькую иронию, а подчас и как издевательство.