Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках - [13]
Автор статьи волен выбирать тот или иной аспект темы по своему усмотрению. Историку, принимающемуся за биографию, приходится рассматривать ее целиком, уделяя внимание всем основным периодам и проблемам и заботясь к тому же о пропорциональности частей. О молодых годах Сталина с разной степенью детализации писали все его биографы. В некоторых случаях они ограничивались кратким пересказом давно известных фактов, в других, как, например, книге Р. Сервиса[61], можно найти квинтэссенцию последних на момент выхода книги достижений в этой области, пополненных собственными открытиями автора.
Так, Р. Сервис, пользуясь новыми архивными источниками, указал на то немаловажное обстоятельство, что Иосиф Джугашвили покинул тифлисскую семинарию по собственному желанию, не явившись на итоговые экзамены, а вовсе не был, как гласила официальная версия его биографии и как он сам утверждал, исключен за революционную деятельность и чтение Маркса; автор высказал свои соображения по поводу рецепции марксизма в Закавказье. Он заметил, как с изменением положения Кобы в партии тот сменил язык, с определенного момента перестал писать статьи и листовки по-грузински и полностью перешел на русский язык.
Автор недавнего труда о Сталине С. Коткин[62] также обратил пристальное внимание на контекст формирования личности Иосифа Джугашвили и затем его революционной деятельности. Причем контекстом служат как особенности развития Российской империи и имперской политики в Грузии, так и разворачивавшиеся во всем мире процессы модернизации. Таким образом, С. Коткин нашел чрезвычайно плодотворный фокус рассмотрения фигуры Сталина, поместив его в просторные рамки, что дает исследователю право сопоставлять его с другими, действовавшими в сходных исторических обстоятельствах, диктаторами – не только с Гитлером, с которым Сталина сравнивают неизбежно и постоянно, но и с менее очевидными, например, с Саддамом Хусейном. Важно для С. Коткина также сравнение Сталина с двумя, как принято считать, образцовыми для него историческими персонажами – Иваном Грозным и Петром Великим. Такой подход избавляет автора от погружения в избыток мелких деталей (уже столько раз обсуждавшихся сталинскими биографами), но позволяет заметить, что, к примеру, бесконечно обсуждаемое детство Иосифа Джугашвили было не таким уж драматичным (даже его близким соратникам и друзьям Кирову и Орджоникидзе выпали гораздо более трудные обстоятельства). Возвращаясь к проблеме Сталина как человека с окраины империи, из провинции, с ничего не обещавшими стартовыми позициями (и проводя здесь аналогию с Наполеоном Бонапартом), Коткин приходит к принципиально важному наблюдению, что Иосиф Джугашвили, в юности отдав дань национализму и грузинскому патриотизму, свойственным тогда тифлисской интеллигенции, затем выбрал более широкую перспективу, «сменил свой национализм маленькой грузинской нации на более широкие горизонты», и в этом было его фундаментальное отличие от Гитлера.
Современные исследователи заново прочли сталинские тексты и пришли к ряду весьма плодотворных наблюдений и о его взглядах, и об особенностях его личности. Но наряду с этим по-прежнему чувствуется дефицит конкретных, предметных знаний о том, что Иосиф Джугашвили делал в закавказских партийных организациях, как складывалась его карьера подпольщика, чем именно он занимался. Конечно же, эти лакуны не случайны и обусловлены сложностью сбора и интерпретации источников. Усугубляет ситуацию в целом очень слабый интерес к истории русской социал-демократии, наблюдаемый в последние два десятилетия. Казалось бы, положение парадоксальное: мало какая организация или движение сыграла столь громадную роль в русской истории, мало какая область знания была столь же фальсифицирована, как история РСДРП; но с падением запретов историки не бросились выяснять долгожданную истину, а предпочли заняться совершенно другими темами. Несколько больше повезло меньшевикам, о большевиках же в послесоветское время было написано прискорбно мало. Недостаточная изученность подлинной истории большевизма делает особенно сложной задачу определить место в нем Джугашвили-Сталина.
С.С. Монтефиоре при работе над книгой «Молодой Сталин»[63] обратился к неопубликованным архивным источникам, в том числе хранящимся в Грузии. Книга выдержана в жанре беллетризованной биографии, Монтефиоре предложил свою интерпретацию молодого Сталина. Автор рисует Кобу как часть грузинского мира с уважением к силе, жестокими уличными драками, высоким уровнем насилия. Иосиф Джугашвили, воспитанный в духе специфически кавказского культа грубой силы, предстает террористом, бандитом и налетчиком, а его революционная деятельность мало отличается от уголовной. Проблема в том, что этот образ не нов. Он отсылает нас, с одной стороны, к набору романтических шаблонов о свободолюбивых, жестоких и в то же время благородных разбойниках, жителях гор. С другой стороны, возвращает нас к мемуарам грузинских меньшевиков, которым традиционно доверяла западная историография и которые обвиняли Кобу в разбое, властолюбии, связях с уголовными бандитами, экспроприациях. Приложив усилия по изучению архивов, в результате Монтефиоре цитирует лишь те источники, которые подтверждают его концепцию личности Сталина, игнорируя противоречащие. Как следствие, он попадает в ловушку этих источников и вместо нового взгляда на своего героя воспроизводит давно потрепанную однобокую версию, разве что повторяет ее более искусно и с большей литературной убедительностью.
