Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - [216]
Теперь, в свою очередь, Рузвельт был в ярости. В телеграмме, ни много ни мало, выдвигалось обвинение, что англо-американское военное командование, как Сталин назвал его, вступило в сговор с врагом. Гарримана попросили выяснить, было ли это личное мнение Сталина или так думает кто-то другой в Политбюро. Гарриман ответил, что слова и рассуждения принадлежат лично Сталину.
Рузвельт вызывал в качестве советников Стеттиниуса, Самнера Уэллса, заместителя госсекретаря Арчибальда Маклиша и Болена, чтобы обсудить с ними ситуацию и подготовить ответ. Об этом заседании с Рузвельтом в Белом доме Болен писал: «Это был один из тех редких случаев, когда я видел его сердитым. Он сидел за своим столом в Белом доме, сверкая глазами, его лицо налилось кровью, возмущенный, что его обвинили в сговоре с немцами за спиной Сталина»[1003]. В резкой телеграмме Рузвельта в ответ Сталину был затронут вопрос переброски войск:
«Не может идти и речи о том, чтобы вести переговоры с немцами так, чтобы это позволило им перебросить куда-либо свои силы с итальянского фронта… Мы намерены сделать все, что позволят нам наши наличные ресурсы, для того чтобы воспрепятствовать какой-либо переброске германских войск, находящихся теперь в Италии…
…Ваши сведения о времени переброски германских войск из Италии ошибочны. Согласно имеющимся у нас достоверным сведениям, три германские дивизии отбыли из Италии после 1 января этого года, причем две из них были переброшены на Восточный фронт. Переброска последней из этих трех дивизий началась приблизительно 25 февраля, т. е. более чем за две недели до того, как кто-либо слышал о какой-либо возможности капитуляции»[1004].
Еще одно послание от Рузвельта к Сталину было отправлено в тот же день по вопросу о Польше, но Сталин, в ярости от телеграммы Рузвельта относительно переговоров в Берне и исключения Советского Союза из сторон, участвующих в переговорах, решил проигнорировать это новое послание и направить свой гнев на Рузвельта.
Совершенно очевидно, что он был ужасно расстроен. Тем, кто не входил в ближайший круг Сталина, было невозможно об этом узнать, но его телеграмма была не только написана от руки, но еще и лично Сталиным тщательно отредактирована. В этом также проявилось стремление каких-то приближенных людей, вероятно Молотова, подогреть его опасения, что его предадут. Несомненно, Бернские переговоры стали прекрасным поводом для раздувания этих опасений:
«Получил Ваше послание по вопросу о переговорах в Берне. Вы совершенно правы, что в связи с историей [о переговорах]… “создалась теперь атмосфера достойных сожаления опасений и недоверия“.
Вы утверждаете, что никаких переговоров не было еще.
Надо полагать, что Вас не информировали полностью. Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были и они закончились соглашением с немцами…
Я думаю, что мои коллеги близки к истине…
Я понимаю, что известные плюсы для англо-американских войск имеются в результате этих сепаратных переговоров в Берне или где-то в другом месте, поскольку англо-американские войска получают возможность продвинуться в глубь Германии почти без всякого сопротивления со стороны немцев, но почему надо было скрывать это от русских и почему не предупредили об этом своих союзников – русских?
И вот получается, что в данную минуту немцы на западном фронте на деле прекратили войну против Англии и Америки. Вместе с тем немцы продолжают войну с Россией – союзницей Англии и США»[1005].
Можно и не знать, что Сталин собственноручно написал это послание, для того, чтобы почувствовать, что он глубоко убежден в том, что его обманули. Это очевидно. Поэтому, видимо, Рузвельт ответил на это глубоко личным сообщением, также составленным собственноручно:
«Я с удивлением получил Ваше послание… содержащее утверждение, что соглашение, заключенное между фельдмаршалом Александером и Кессельрингом в Берне, позволило “пропустить на восток англо-американские войска“…
Я сообщал Вам, что,
1) в Берне не происходило никаких переговоров;
2) эта встреча вообще не носила политического характера;
3) в случае любой капитуляции вражеской армии в Италии не будет иметь место нарушение нашего согласованного принципа безоговорочной капитуляции;
4) будет приветствоваться присутствие советских офицеров на любой встрече, которая может быть организована для обсуждения капитуляции.
…Я должен по-прежнему предполагать, что Вы питаете столь же высокое доверие к моей честности и надежности, какое я всегда питал к Вашей честности и надежности.
Я также полностью оцениваю ту роль, которую сыграла ваша армия, позволив вооруженным силам под командованием генерала Эйзенхауэра форсировать Рейн…
Я полностью доверяю генералу Эйзенхауэру и уверен, что он, конечно, информировал бы меня, прежде чем вступить в какое либо соглашение с немцами…
Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров, и считаю, что имеющиеся у Вас на этот счет сведения, должно быть, исходят из германских источников, которые упорно старались вызвать разлад между нами с тем, чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления. Если таковой была цель Вольфа [в Берне], то Ваше послание доказывает, что он добился некоторого успеха.
