Сталин и мошенники в науке - [105]

"КИБЕРНЕТИКА… — реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны…форма современного механицизма…Как всякая механистическая теория, кибернетика отрицает качественное своеобразие закономерностей различных форм существования и развития материи, сводя их к механическим закономерностям… По существу своему кибернетика направлена против материалистической диалектики, современной научной физиологии, обоснованной И. П. Павловым (см.), и марксистского, научного понимания законов общественной жизни. Эта механистическая метафизическая лженаука отлично уживается с идеализмом в философии, психологии, социологии. Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного мировоззрения — его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны… Поджигатели новой мировой войны используют кибернетику в своих грязных практических делах. Под прикрытием пропаганды кибернетики в странах империализма происходит привлечение учёных самых различных специальностей для разработки новых приёмов массового истребления людей…" (22).

И эти люди, облаченные в мантии ученых, руководили институтами, общественными организациями, журналами и издательствами, судили и рядили. По прямым указаниям Сталина они проводили в жизнь его политику в науке в СССР, принося этим непоправимый вред стране.

Я уже несколько раз приводил в своих книгах отрывки из воспоминаний соратников, друзей и современников Вавилова, прозвучавших 27 января 1983 года на заседании, посвященном его памяти, организованном Всесоюзным обществом генетиков и селекционеров, носящем его имя. Были в этих воспоминаниях (23) и намеки на то, что ощущал Вавилов незадолго до своего ареста, случившегося в августе 1940-го года. Вот что говорила Александра Алексеевна Прокофьева-Бельговская:

"Он относился к идеям Лысенко с большим интересом. Так было до конца 1936 года. Он нас все время настраивал на один тон: наши оппоненты недостаточно образованны, мы должны помочь им… Нас поражало удивительно благожелательное отношение Николая Ивановича. До последней минуты он верил в честность. "Они чего-то недопонимают", — часто повторял он нам…

Но затем наступили тяжелые годы. Николай Иванович начал терять свою жизнерадостность, жизнелюбивость… хотя еще все-таки надеялся, что все изменится к лучшему, что истина победит. Помню, как он напомнил мне слова Дарвина: "Велика сила упорного извращения истины, но, по счастью, действие этой силы непродолжительно". Сегодня мы можем сказать, что действие длилось 25 лет, а последействие мы ощущаем до сих пор…

Весной 1940 года состоялась наша последняя встреча. Я сидела поздно вечером в лаборатории за микроскопом. Верхний свет был потушен, в комнате было тихо, царил полумрак. Вдруг дверь отворилась, и вошел Николай Иванович. Я его никогда таким не видела. Весь как обмякший, уставший, он тяжело сел в кресло и долго, долго сидел молча, не снимая плаща и шляпы, прислонив к креслу палку, на которую опирался. Я потихоньку встала, согрела чайник, заварила чай и так же безмолвно подвинула Николаю Ивановичу стакан. Он выпил чай и опять долго сидел молча. Какая-то мука читалась на его лице…

Наконец, он встал, пошел к двери и уже в дверях, обернувшись, сказал мне словами Шекспира:

"Офелия, нет правды на земле…"

Это был тот вечер, когда у него, как я узнала после, была встреча с Молотовым. Ему, наконец-то, все стало, видимо, ясно".

Сын близкого друга Вавилова — Игорь Константинович Фортунатов также вспоминал свои последние встречи с Николаем Ивановичем, и примерно та же характеристика душевного состояния Вавилова проглядывала в его словах. В мае 1940 года они несколько часов гуляли вместе по городу. Николаю Ивановичу не хотелось возвращаться в свой маленький кабинетик в здании Президиума ВАСХНИЛ в Большом Харитоньевском переулке. Он жаловался на то, что "бюрократия" его заедает. По словам Фортунатова, он сетовал, что некогда крепчайшее здоровье, которым он славился, начало сдавать:

"…У меня сильно болят суставы — уже года два, да и сердце сдает… Не могу лечиться, времени на докторов не хватает, да и не к чему. Мне пора жизнь кончать. Я многое в жизни перевернул и довольно…" (24).

Но как бы временами ни был Николай Иванович подавлен, в тяжелые минуты он находил силы, чтобы противостоять Лысенко. Летом 1940 года он подписал подготовленное М. И. Хаджиновым и И. В. Кожуховым обращение в ЦК партии (копии были посланы в Наркомзем Союза — наркому И. А. Бенедиктову и замнаркома В. С. Чуенкову), в котором еще раз ученые писали руководителям страны об ошибке Лысенко, наложившего запрет на использование инцухт-метода и на возделывание в СССР гибридной кукурузы. Они обращали внимание на то, что США только в 1938 году получили прибавку урожая кукурузы от использования гибридов инцухт-линий, равную 100 млн. пудов. Они писали, что в условиях планового хозяйства СССР прибавки могли быть еще больше, если бы не гонение Лысенко на работы с чистолинейными гибридами и прямой обман советской общественности ссылками на якобы явную бесперспективность этого метода.