Сталин и литература - [11]

Можно вспомнить, как совестливая душа поэта Твардовского вызвала к жизни во время войны образ Василия Теркина, замечательные поэмы и стихи. Кстати, он в те годы любил Сталина и был благодарен ему за "Страну Муравию". Но какой поэтиче­ский мир чистоты и правды встает со страниц его поэзии. Мы должны об этом помнить всегда. И различать одно и другое. Не забывать о том чувстве достоинства, с которым он писал "Василия Теркина", "Дом у дороги".

А стихотворение Исаковского "Враги сожгли родную хату" — для меня оно как баллада Алексея Константиновича Толстого, всегда что-то обрывается внутри. Я говорю о вещах, рожденных именно этим временем, его настоящей тоской. И "Треблинский ад" Гроссмана, и его военная публицистика, которая печаталась на страницах "Красной звезды". А первая повесть о войне — первое произведение В. Некрасова "В окопах Сталинграда". Все они верили, что литература спасет челове­ческую жизнь от одичания и озверения, которое несла война. И обращались к самым простым и благородным чувствам людей, вызывая их к жизни.

Ядовитые стрелы, которые идут от слияния Сталина, Алексея Толстого и Ивана Грозного, пущенные в те годы в жизнь страны, мы до сих пор не в силах извлечь из живого тела. Они размножаются, как вредители, и приносят все новые и новые плоды. Вплоть до нынешней "Памяти". Вот почему так черен для меня Алексей Толстой.

Должна сказать, что слияние со Сталиным имело и другие отражения в его творчестве.

"Хлеб (Оборона Царицына)". Повесть. Написано на титульном листе. Здесь — один из главных узлов сталинской фальсификации — о роли его личности в истории революции и гражданской войны. Выполнено не Джамбулом, а Алексеем Толстым, писателем, свободно владеющим своим пером и мыслью, опирающимся на традиции русской литературы. Известным на Западе историческим романистом. Тут Сталину не откажешь в точности отбора. В душах писателей он вообще лучше разбирался, чем, например, в сахарной свекле.

Повесть "Хлеб" была начата в 1935 году, а закончена осенью 1937 года. Всё — знаменательные даты, но "без дерзаний нет искусства", — утверждает он в связи с написанием повести.

О том, сколько тут дерзаний — я попытаюсь, если смогу, сказать ниже.

Начало действия повести — январь 1918 года. Узловая важная сцена: так случи­лось, что питерский пролетарий, один из героев повести, ночью стоял на карауле в Смольном у дверей Ленина. Три часа ночи. И вдруг Ленин выскочил из комнаты — очень переполошенный — требует срочно вызвать монтера, потому что у него сломался телефон. Иван Гора резонно объясняет Ленину, что монтера найти нельзя. И заходит в комнату, где жил Ленин, чтобы починить. Работал Ленин в другом месте, а сюда приходил ночевать.

И вдруг дверь в комнату приоткрылась — и кто же сюда вошел? В три часа ночи в январе 1918 года? Через потаенную дверь? Не Надежда Константиновна, нет, не она. Не надейтесь.

"...вошел человек, с темными стоячими волосами, и молча сел около Ленина. Руки он стиснул на коленях — тоже, должно быть, прозяб под широкой черной блузой. Нижние веки его блестевших темных глаз были приподняты, как у того, кто вгляды­вается в даль".

Так появился Сталин в кабинете Ленина ночью, будто спали они вместе в одной кровати. С глазами человека, "кто вглядывается в даль". Глаза Сталина — работы Алексея Толстого. Глаза — как зеркало души не Сталина, а писателя. Зверские глаза Сталина всю жизнь стоят передо мной.

Что говорит Ленин, обращаясь к Сталину? Нетрудно угадать. Он начинает яростно поносить Троцкого. А "Сталин глядел ему в глаза — казалось, оба они читали мысли друг друга". Потом Ленин "лукаво взглянул на Сталина". А "Сталин коротко, твердо кивнул, не спуская с Владимира Ильича блестящих глаз".

Тема сталинских глаз — одна из важных "художественных" задач писателя. Глаза ему рисовали художники слова и кисти. Я еще вернусь к этой теме. Хочу только добавить, что и Ленин не спускает "лукавых глаз" со своего собеседника. И так всю ночь: Ленин держит в руках листки, пишет и что-то читает Сталину. Речь идет о заключении Брест-Литовского мира, но факты истории в повести "Хлеб" — в системе кривых и разбитых зеркал.

Потом Сталин ночью у Ленина произносит коротенькую речь, предсказывая будущее: как ответит германский пролетариат — "это одно из предположений, столь же вероятное, как любая фантазия... А то, что германский штаб ответит на демонст­рацию в Брест-Литовске немедленным наступлением по всему фронту, — это несомненный факт".

"Совершенно верно..." — восхищается Ленин.

Надо сказать, что в повести "Хлеб" Сталин формулирует ленинские мысли лучше, чем Ленин. И это личный вклад писателя Алексея Толстого. И еще он дал ему необыкновенную прозорливость мысли, а его тупому словоговорению, запечатленно­му в подлинных документах, — язык, ритм речи, которого он начисто был лишен. И афористичность, которая всегда будет сопровождать его в мифах о нем. К этой теме — о языке его в творчестве Алексея Толстого — я еще вернусь. А пока Ленин-Сталин как единое целое в повести "Хлеб". По подлинной истории, — как бы мы ни относились к ней, — было: Ленин и Троцкий. Что известно всему народу и отражено даже в частушках того времени.