Сталин и его подручные - [41]

На следующий год Дзержинский еще теснее сблизился со Сталиным. Летом, в разгар советско-польской войны, Дзержинские жили на даче под Харьковом с четой, тогда очень близкой к Сталину, – Демьяном Бедным и его женой. В то время как Красная армия выжимала поляков с Украины и гнала их до пригородов Варшавы, Сталин и Дзержинский работали вместе, но опять продемонстрировали Ленину и Троцкому границы своих способностей. В июле 1920 г. Сталин обещал Ленину блестящую победу:

«Теперь, когда мы имеем Коминтерн, побежденную Польшу… было бы грешно не поощрять революцию в Италии… и в таких еще не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия… Короче: нужно сняться с якоря и пуститься в путь, пока империализм не успел еще мало-мальски наладить свою разлаженную телегу…» (42)

Несмотря на талант и опыт командующего М. Тухачевского, бывшего царского офицера, красная кавалерия, как за семьсот лет до этого монгольская, через месяц уже завязла в польских лесах и болотах, без палаток, шинелей, под непрестанным дождем. Сталин тем не менее горячо настаивал, чтобы советское правительство отвергло предложение английского премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа посредничать с поляками в поисках перемирия и разграничения по линии Керзона. Сталин полагал, что до начала переговоров надо захватить как можно больше территории. Из-за такой тактики Красная армия истратила последние силы, осаждая Львов. Поляки пошли в контратаку, взяли 100 тыс. пленных и захватили огромную территорию – до Минска в Белоруссии и Каменца-Подольского на Украине. Всю славу получил Пилсудский, а весь позор – Дзержинский и Сталин.

Дзержинский не сомневался, что приедет к Красной армии уже в Варшаве и поможет сформировать польское правительство советского типа. Он забавлял других большевиков – выходцев из Польши, в особенности Карла Радека, своей скромной надеждой на то, что после казни Пилсудского он займет пост министра образования в новой Польше (43). Поражение Красной армии на Висле покончило с этими мечтами. Сталин, Дзержинский и Ворошилов предвкушали победу. Теперь же Дзержинский, как и Ворошилов в 1918 г., оказался связан узами позора со Сталиным. Потрясенный Ворошилов написал Серго Орджоникидзе: «Мы ждали от польских рабочих и крестьян восстаний и революции, а получили шовинизм и тупую ненависть к “русским”» (44).

Троцкий беспощадно издевался над промахами Сталина – через двадцать лет за эти промахи поплатятся жизнью 22 тыс. пленных польских офицеров. Ворошилов на короткое время утратил вкус к командованию, в марте 1921 г. он рядовым воином участвовал в подавлении Кронштадтского мятежа. В ноябре 1921 г. он писал Сталину: «Работа в Военведе мне уже опостылела, да и не в ней теперь центр тяжести. Полагаю, что буду полезней на гражданском поприще… Работу возьму какую угодно и надеюсь снова встряхнуться, а то я здесь начал хиреть (духовно)» (45).

В феврале 1921 г. Красная армия перешла границы Грузии и довела до конца завоевание потерянного ненадолго Закавказья. Те грузинские коммунисты, которые пришли к власти, первоначально не были марионетками Ленина и вели довольно толерантную политику, не арестовывая еще несбежавших членов меньшевистского правительства. Буду Мдивани и Филипп Махарадзе сопротивлялись решению Сталина включить Грузинскую республику в Закавказскую федерацию; хуже того, Сталин вывел Абхазию из-под власти Тбилиси и сделал из нее автономную республику, которой было легче управлять из Москвы. Сталин нередко выражал презрение к своей родине. Он советовал Демьяну Бедному развлечься в Баку, добавляя: «Тифлис не так интересен» (46). Троцкому он говорил:

«Грузины великодержавничают в отношении армян, абхазцев, аджарцев и осетин… Уклон этот, конечно, не так опасен, как уклон к русской великодержавности, но все же он достаточно опасен, и умолчать о нем в тезисах, по-моему, нельзя» (47).

На Кавказе Сталин проявлял такую жестокость, – осенью 1920 г. он руководил кровавой репрессией черкесов и осетин, – что Ленин заметил, что «обрусевшие инородцы» часто «пересаливают по части истинно русского настроения».

Задача справиться с грузинами была поручена Серго Орджоникидзе, который хорошо доказал свою стальную жесткость, расстреливая азербайджанских и армянских националистов, коммунистов и некоммунистов. Когда грузинские коммунисты пожаловались Ленину, Сталин и Орджоникидзе взбесились – последний ударил Мдивани по лицу, за что его обозвали «ишак Сталина». Ленин распек и Орджоникидзе, и Дзержинского, который вместе со Сталиным оправдывал Орджоникидзе:

«Никакой провокацией, никаким даже оскорблением нельзя оправдать этого русского рукоприкладства… Тов. Дзержинский непоправимо виноват в том, что отнесся к этому рукоприкладству легкомысленно… [Грузинское] дело сейчас находится под влиянием Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их бесстрастие. Даже совсем напротив» (48).

В коротенькой записке – самой последней, продиктованной им, пока атеросклероз не отнял у него дар речи, – Ленин попытался смягчить обиженных грузин: «Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь» (49).