Сталин и его подручные - [180]

Даже такой конформист, как Алексей Толстой, опасался, что, «когда война придет к завершению, нам еще придется драться со своими союзниками за дележ и переустройство Европы».

Романист Сергей Голубов с хмурой мудростью рассматривал будущее:

«Какие бы то ни было перемены в сторону улучшения жизни, освобождения мысли, творчества у нас исключены, ибо есть инерция власти, раз навсегда установившегося порядка. Власть не в состоянии сделать, если бы она того и захотела, даже маленьких послаблений в общественной жизни и колхозном быте, хозяйстве, ибо это может образовать щель, в которую хлынет все накопившееся недовольство. Просвета в будущем не видно».

Как многих советских писателей, Голубова удручала бедность: «Где еще, кроме как у нас, писателю могут задать такой дикий вопрос: не голодает ли он? Наши требования к жизни настолько снизились, что писателя можно облагодетельствовать пудом картошки и парой штанов».

К лету 1944 г. гасли последние искры оптимизма. Цензура так же немилосердно запрещала книги, тупое партийное руководство так же грубо, как раньше, распекало писателей. Корней Чуковский жаловался на то, что

«…происходит страшнейшая централизация литературы, ее приспособление к задачам советской империи…

Я живу в антидемократической стране, в стране деспотизма, и поэтому должен быть готовым ко всему, что несет деспотия. Зависимость теперешней печати привела к молчанию талантов и визгу приспособленцев… С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией».

Сталин и Меркулов так же немилосердно подавили самоутверждение интеллигентов, как раздавили национальное самосознание чеченцев или крымских татар. Меркулов убедил Сталина, чтобы всех писателей, выражавших мятежные мнения, обрабатывал НКВД. Ежемесячные журналы, которые давали писателям доходы и выход на публику, попали под строжайший контроль, в них были назначены новые редакторы. Писателям и режиссерам велели производить эпопеи, показывающие мудрое и героическое руководство генералиссимуса Сталина.

Относительно молодых подручных Сталина, Георгия Маленкова и Андрея Жданова, которые были образованы лучше, чем средний член политбюро, обязали навести порядок среди художественной интеллигенции. Им больше всего досаждал ленинградский журнал «Звезда». Несмотря на суровое правление Жданова, ленинградцы еще питали иллюзию, что своим нечеловеческим подвигом во время блокады они заслужили право высказываться более откровенно. Стихи, напечатанные в журнале «Звезда», слишком подчеркивали грязную сторону войны – мосты из мерзлых трупов, гниль, желчь, тоску, туберкулез, проституцию. Сотрудники «Звезды» не поняли, что союз с Западом уже распался. Даже такой сталинист, как Николай Асеев, до того забылся, что предложил американцам:

У вас – Авраам,

у нас – Иосиф;

от сердца к сердцу

мост перебросив […]

давайте построим

новую библию (33).

Высокая самооценка интеллигенции и армейских генералов была невыносима для Сталина. Он и без того был озабочен тем, что его сатрапы начинали зазнаваться. Берия, Абакумов, Молотов и Маленков пользовались такой свободой, что ее пришлось резко и круто сократить. Как только летом 1945 г. в Потсдаме Сталин получил всё что хотел от союзников, он сам мог позволить себе отдохнуть. Однако все изменилось, когда американцы сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Вероятно, эти бомбы спасли больше жизней (если бы война с Японией велась другим оружием), чем унесли, но Советский Союз, до тех пор пренебрегавший военным потенциалом атомной энергии, вдруг лишился уверенности, что теперь вся Европа лежит у его ног. Без атомной бомбы в руках американцев и британцев можно было бы преобладающими силами Красной армии осуществить мечту Троцкого о союзе европейских и азиатских республик от Атлантики до Тихого океана.

Сталин уже девять лет не был в длительном отпуске и не видел Кавказа. 9 октября 1945 г. он выехал из Москвы в Сочи и оставался на юге так долго и сидел там так тихо, что начали расползаться слухи, что бразды правления возьмет в свои руки Молотов. Сталин и в самом деле был утомлен и страдал от атеросклероза. Но он приказал, чтобы ему высылали в Сочи конспекты британских и американских газетных статей о его здоровье. Его и смешили и раздражали домыслы о его плохом состоянии, но он оставался на юге до середины декабря и только тогда нагрянул в Москву.

10. Окаменение

Наш Ниника состарился,

Его богатырские плечи уж не служат ему […]

Как смогла эта безутешная седина

Сломить железную силу?

Созели (Иосиф Джугашвили)[20]

Дряхление вождя

Последние семь лет правления Сталина характеризуются процессом окаменения, атеросклерозом в буквальном и переносном смысле, на всех уровнях – от физического тела Сталина до государственного организма. Сталин тщетно возился с механизмами партии и правительства, ибо смена номенклатуры в действительности ничего не меняла. Назначали новых палачей, но сохраняли и старых. Главной заботой Сталина являлось укрепление структуры власти, чтобы она была прочно уравновешена, и тактика состояла в том, чтобы вызывать у подопечных постоянную взаимную ревность и мнительность и, важнее всего, страх перед вождем. Поскольку приближался 1947 г., страх и мнительность возрастали, так как каждый год, кончающийся цифрой 7, не только отмечал десятилетие революции, но и знаменовал новый виток репрессий. В 1927 г. Сталин выбросил за борт Троцкого, Зиновьева и Каменева и взял бразды правления в собственные руки; в 1937 г. он обрушил на народ Большой террор. Неудивительно, что к 1947 г. палачи ждали новой чистки.