Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой - [39]

Отмечая наличие в среде комсостава РККА «образования и функционирования «групп интересов», выступающих на практике как «группы давления», А. Зданович пишет: «Руководители и члены «групп давления» не ставили перед собой в качестве цели приход к власти в стране, в отличие от политических групп и партий. Эти группы давления из числа военных деятелей, прежде всего высшего звена, безусловно, хотели обозначить перед политико-административными центрами выгодную им «повестку дня» в той или иной исторической обстановке, непосредственно участвовать в разработке внешне– и внутриполитических вопросов и добиваться выгодных для себя решений.

Такое поведение высокопоставленных военных деятелей в условиях ведения страной войны было бы во многом объяснимо. Другое дело в межвоенный период, когда роль армии в обществе естественно снижается и ей уделяется меньше внимания. Все это сказывается на общегосударственном статусе военных, бьет по самолюбию командиров, привыкших к почету и вниманию со стороны руководства страны и партии…

Однако лоббирование должно иметь свои пределы. Особенно жестко данный вопрос стоял в условиях «диктатуры пролетариата», фактически же диктатуры большевистской партии, а затем и диктатуры одной личности – генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина. Здесь очень важна та грань, тот Рубикон, перейдя который «группы давления» расцениваются уже как претенденты на власть, а стало быть, приобретают образ врага в глазах вождей существующего режима»[69].

В этом свете крайне интересной выглядит приведенная А. Здановичем позиция Сталина по поводу Тухачевского, высказанная им еще в сентябре 1930 года.

В августе 1930 года ОГПУ арестовало по подозрению в заговоре против власти бывших старших офицеров Генштаба, преподавателей Военной академии Н. Какурина и И. Троицкого, входивших в самый узкий круг доверенных людей Тухачевского. Арестованные дали компрометирующие сведения о Тухачевском. Председатель ОГПУ В. Менжинский доложил о полученных сведениях Молотову, но тот, что называется, «лег под корягу», то есть промолчал. Тогда 10 сентября Менжинский направил доклад отдыхавшему на юге Сталину, предложив арестовать всех фигурантов. Сталин молчал две недели, а потом ответил, но не Менжинскому, а члену политбюро Орджоникидзе и попросил его оценить протоколы допросов Какурина и Троицкого.

«Материал этот, как видишь, – писал Сталин, – сугубо секретный, о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из ряда правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено»[70].

Менжинскому Сталин предложил решение об аресте Тухачевского отложить до середины октября, с тем чтобы обсудить его в узком кругу членов политбюро. Но фактом остается, что сомнения у генсека в отношении виновности Тухачевского появились уже тогда. В 1937 году эти сомнения укрепились, и «Красный Бонапарт» был арестован.

Колебания Сталина в 1930 году, считает А. Зданович, «можно объяснить только одним: в конце 1930 г. Сталин не хотел избавляться от столь популярной в армии фигуры, как М. Тухачевский, и порождать у других крупных командиров РККА сомнения в их дальнейшей судьбе, что, несомненно, повлияло бы на политическую лояльность последних. Генсек не дал также указания развернуть уже имевшиеся показания на С. Каменева и Б. Шапошникова».

В принципе не оспаривая мнение Здановича, считаю возможным добавить, что в 1930 году Сталин еще не чувствовал за собой силы для схватки с военными. К 1937 году он эту силу набрал.

Размышление № 1. Ситуацию очень сильно осложняло то обстоятельство, что большинство высшего состава военных командиров вырастали до своих командных высот в одно время и вместе с политическим ростом Сталина. Многие военные командиры высшего звена, вышедшие из Гражданской войны, не чувствовали пропасти, разделяющей их и Сталина. Многие из них лично знали Ленина, и Сталин для них был политической фигурой, которая качественно была неравной Ленину, но где-то почти равной каждому из них. А воспринимая Сталина почти как равного себе, они его не боялись. И интриги они против него плели (во всяком случае, в кулуарных разговорах), не отдавая себе отчета в том, что их и Сталина разделяет пропасть, и эта пропасть называется «политика». Это неощущение дистанции между старыми большевиками и вождем (уже вождем!) доходило до того, что в 1932 году на одной из вечеринок «победитель Колчака», как его все называли, герой Гражданской войны И. Н. Смирнов произнес: «Только не говорите мне, что ни один человек в стране не способен убрать его!»[71] Наутро Смирнов был арестован, а потом арестованы и расстреляны его жена и дочь.

Военные слишком поздно осознали наличие этой пропасти. Слишком поздно они поняли, что Сталина нужно было бояться, ну, или хотя бы воспринимать его всерьез.

В исторической литературе нередко можно встретиться с тезисом о том, что Сталин в 1930-х годах подверг так называемой чистке военно-командные кадры РККА исключительно в целях укрепления своего положения на вершине политической власти. Вот типичный образчик такой позиции. «В 1936–1938 годах Сталин развернул кампанию массового террора», потому что «хотел быть уверенным, что угроза его диктатуре не возникнет даже в случае, если в ходе военного конфликта страна вдруг окажется в критическом положении»