Сталин - [13]

— Мы вспоминали однажды с Владимиром Ильичом, — рассказывает Крупская, описывая эпоху 1903 г., — одно сравнение, приведенное где-то Л. Толстым: идет он и видит издали — сидит человек на корточках и машет как-то нелепо руками; он подумал — сумасшедший, подошел ближе — видит, человек нож о тротуар точит. Так бывает и с теоретическими спорами. Слушать со стороны: зря люди препираются, вникнуть в суть — дело касается самого существенного.

…На съезде партии в 1903 г. произошел раскол. Произошел он по вопросу: какие требования надо предъявлять члену партии. Ленин требовал, чтобы партия состояла из профессиональных революционеров, отдающих ей не только свое сочувствие, известную материальную поддержку, изредка свободные вечера, но всего себя, всю свою жизнь. Мартов настаивал на принятии в партию всех, кто сочувствует ее идеям.

Вопрос как будто бы пустяшный. Многие из заграничных партийных интеллигентов пожимали плечами: «Можно ли раскалывать из-за этого партию?» Но Ленин прекрасно знал, что это не пустяки. Несколько лет спустя он говорил Троцкому:

— Раскол 1903 г. был, так сказать, антиципацией, предвосхищением.

Предвосхищением? Чего? Неизбежного и резкого размежевания русского освободительного движения по двум линиям: реформы и революции. Неизбежного раскола не только социал-демократии, но всей массы русских революционеров на два слоя: якобинцев и жирондистов революции.

В 1903 г. две линии движения не так еще ясно сказывались. Люди обоих слоев говорили тогда примерно одними и теми же словами и примерно об одних и тех же вещах. Но «маленький» вопрос — как строить партию — уже предопределял лицо каждого слоя. Ибо это был вопрос не только о том, как, но и о том, для чего строить партию: для революции или для реформы. Для каждой из этих целей требовались и разная структура партии, и разные люди в ней. Так стоял вопрос. Он вовсе не был «пустяшным».

Те, кто пошел за Мартовым, — на съезде они оказались в меньшинстве, почему их и назвали «меньшевиками» — это были «мягкие», жиронда социал-демократии, герои реформы.

Они свято полагались на классовое самосознание пролетариата, на его стихийный бег к социализму. В этом отношении они были точной копией западных социал-демократов. Им нужна была легальная рабочая партия, включающая в себя рабочую верхушку и широкие круги радикальной сочувствующей рабочему движению интеллигенции. «Они тоскуют по профессорам и гимназистам», — иронизировал Ленин. Поднявшись на плечах этой партии наверх, сделавшись наподобие заграничных легальных революционеров «социалистами его величества», они хотели от имени рабочего класса заключить выгодное соглашение с правящими кругами — и на базе этого соглашения медленно двигаться по гладкой лестнице стихийного прогресса.

В их среде было много умных и честных людей. И если бы русской истории суждено было разрешить свои больные вопросы на путях реформы — эти люди принесли бы немало пользы и рабочему классу, как таковому, и общему делу демократизации русской жизни. Но русская жизнь была беременна революцией. С революцией же этим людям нечего было делать, хотя они и говорили о ней. Для революционного действия у них не было достаточно дерзания, идейной смелости, мужества дел. Они были слишком слабы: одни от усталости, от старости, потому что «выдохлись», другие, большинство, от природы. Это были типичные представители пассивной, лишенной борческого инстинкта, соглашательской части человечества — человеческого болота. Их настроения еще в эпоху «Искры» прекрасно выразил старик Дейч в разговоре с молодым Троцким:

— Никакого вооруженного восстания, юноша, не будет и не нужно его. На каторге у нас были петухи, которые по первому поводу лезли в драку и погибали. Я же занимал такую позицию: держаться твердо, давать администрации понять, что дело может дойти до большой драки, но в драку не лез. Этим путем я добивался и уважения со стороны администрации, и смягчения режима. Подобную ж тактику нам нужно применять и к царизму, иначе нас разобьют и уничтожат без всякой пользы для дела…

Что было делать таким людям в революции! Они и не хотели и не умели переделывать жизнь, они не бросали вызова старому миру, но примирялись с ним, шли по течению, в хвосте событий. И когда революция пришла — все эти люди сначала тормозили ее развитие своей линией вечного компромисса, своим вечным сидением меж двух стульев — а потом были выброшены за борт ее жизни. Революционной России они не были нужны!

IX

Ленин чувствовал, что Россия беременна революцией. И потому он упорно шел к ней — и в соответствии с этим строил партию и подбирал людей.

Основным вопросом революции, говорил Ленин, является вопрос о власти. Только захватив власть — только силой революционной диктатуры можно преобразовать страну и народ. В этом, в частности, альфа и омега революционного марксизма. Но как захватить власть? При помощи рабочего класса. Это тот рычаг, ухватившись за который можно произвести народную революцию.

Именно народную, а не только рабочую революцию. Можно, говорил Ленин, бороться с буржуазно-демократическим злоупотреблением словом «народ», можно требовать, чтобы этим словом не прикрывались классовые антагонизмы внутри народа. Можно настаивать на полной классовой самостоятельности пролетариата. Но вместе с тем: мы разлагаем народ на классы вовсе не для того, чтобы передовой класс замыкался в себе, ограничивая себя узенькой меркой, кастрировал свою деятельность, но для того, чтобы этот класс со всей решительностью боролся за дело всего народа, во главе всего народа.