Сталин. Большая книга о нем - [32]

При том, что сам Серго никогда не давал ей никаких поводов для таких мыслей. Он просто пуганный был ею! Потому что знал, что она такой человек, очень настойчивый. Если она что-то хочет, то этого добивается.

До замужества Светлана жила в Кремле. Я бывала у нее, вместе уроки делали. Два раза Сталин нас звал на обед. Обычные были обеды, ничего особенного. Для меня это было как-то привычно. Отношения к Сталину, как к живому божеству, у меня не было. Наоборот, у меня было отрицание. Из-за Светланы. Она к отцу относилась так же.

В школе она носила фамилию Сталина. Ее так и к доске вызывали. И двойки ставили, у нас вообще были объективные преподаватели. Потом уже, когда поступала в институт, взяла фамилию матери.

У Светланы я проводила все воскресенья. Часто мы заказывали фильмы. В основном американские. Смотрели с переводчиком. А в кинотеатр с урока сбегали. Как-то убежали, сидим, вдруг в зале включают свет и мы слышим: «Ученики такого-то класса, выйти!» И ползала вышло.

Мы сидели в школе за одной партой. Как-то меня вызвали перед начальством отвечать на вопрос о «Матери» Горького. У меня сразу возникло чувство протеста. Если бы просто меня спросили, ответила. А тут как внучку, покрасоваться перед начальством. И я смолчала. Светлана смотрела на все это и улыбалась. Она ведь тоже из-за подобного отношения и убежала за границу. Терпеть не могла, когда ее воспринимали только как дочь Сталина и только поэтому обращали внимание.

В этом отношении отличалась другая Светлана, дочь Вячеслава Молотова. Ее одевали красиво очень. Она на два года младше нас была. Помню, в 1936 году она встречала детей испанцев. Такая мизансцена была – нас выстроили по бокам широкой лестницы, которая вела на второй этаж. И вели детей, маленьких совсем. Светлана Молотова спускалась им навстречу. И на площадке между пролетами они встретились и пожали ручку друг другу.

Мы со Светланой Сталиной хохотали. Уже тогда понимали, что это смешно.

Я вообще многое поняла в жизни благодаря Светлане. Я же была глупее ее. И то, что я после своих лазаний через забор немного пришла в норму, случилось благодаря Светлане. А она уже тогда все видела, все понимала.

Я стала книжки читать. Светлана сама любила читать очень и меня приучила. Откуда у нее была страсть к чтению? Думаю, из-за того, что ей просто скучно было. Она же совершенно одна была. Брат Вася на четыре года старше был. А Яков и вовсе намного старше.

Мне Яков очень нравился. Это была моя такая внутренняя первая любовь. Решила, что хочу для себя только такого мужа. И Светлане сказала.

Яков был нормальным парнем. Но первая любовь была неудачной, эту девушку выставили из их дома. И он стрелялся. Сталин потом даже издевался над сыном, мол, застрелиться не смог.

Яков красивый был, с таким типичным грузинским лицом. Всегда хорошо выглядел. Был намного старше меня, конечно.

Виделись мы на даче. Когда я постарше стала, ездила туда. Яков с дочерью и женой там бывал на выходные. Дочь его оставалась на даче с нянечкой, а он с женой приезжал на субботу-воскресенье.

За столом вместе обедали. Сталина не бывало, он на ту дачу не ездил, у него своя была.

В Зубалово у каждого было свое занятие. Дедушка Светланы, Сергей Аллилуев, делал на своем станке пасхальные яички, они отмечали этот праздник.

Когда я была совсем маленькой, у нас в Горках наряжали елку. Дедушка устраивал этот праздник, когда в СССР елку еще официально нигде не ставили. Может, поэтому Сталин и разрешил елку, когда узнал, что Горький очень шикарно празднует Новый год. К нам приглашали всех детей – и писательских, и просто соседских. Дедом Морозом был наш сосед, полярник Отто Шмидт. Выходил с большой черной бородой, с мешком подарков. И раздавал их детворе. До этого наши мамы, конечно, решали заранее, что дарить. А нам, чтобы подарок получить, надо было или станцевать, или стишок прочитать.

Я, например, пела «Спи, младенец, мой прекрасный» и держала большую куклу, укачивала ее. Во время войны ее кто-то стащил, когда мы были в Ташкенте. Дедушка слушал меня и плакал.

Светлана тоже была у нас, стих какой-то говорила.

Бывала она у нас и на праздновании Нового года на Малой Никитской. Как-то мы гадали – на подносе жгли бумагу, а потом так ставили свет, чтобы на стене появилась тень от пепла. Светлана тоже сожгла бумагу, и ей кто-то начал говорить. Разумеется, пророчил все хорошее. А когда мы за столом уже сидели, она мне шепнула: «Что он там трепался, когда явно могила с крестом была видна. Сказал бы сразу».

Чего она там увидела? Но я ее не стала расспрашивать. Сама испугалась.

Пытались ли за ней ухаживать? Нет, наоборот. Она была очень одинока.

Я всегда любила красиво одеваться. Когда работала в музее Горького, все наши сотрудники – и из архива, и экскурсоводы – прибегали ко мне. На Никитской угловой магазин тканей был, они там что-то покупали и ко мне – нарисуйте какой-нибудь фасончик. Я бы даже, наверное, могла стать модельером. Я рисовала, и у меня получалось.

Светлана модницей не была. Потому что в ателье (всем кремлевским женам шила мать Аджубея, будущего зятя Хрущева) надо было деньги платить, а у Светланы их не было. Первое платье – я помню – только в десятом классе она сшила. Пошла к папе и попросила денег на платье для выпускного. Он дал. Она в этом ателье заказала. Как сейчас помню, из темно-зеленого материала. Красивое получилось. Она его надевала, когда я на дачу к ней приехала. Целое событие было: «Подожди, я сейчас выйду».