Стакан воды - [11]
— Я вас внимательно слушаю! — изящно выгнул свою лебединую шею человек-параграф.
—На столе стоял графин... — профессионально начал Гребешков и вдруг обозлился. Он поймал себя на том, что в третий раз, неизвестно для чего, повторяет один и тот же нехитрый рассказ о графине и стакане.
—На столе стоял графин... — буксуя, повторил Гребешков и сердито усмехнулся. — Управляющий выпил стакан жидкости... — продолжал он слогом человека, диктующего телеграмму и пытающегося сэкономить при этом каждые двадцать пять копеек.
— Где управляющий?! Что это за бюрократизм такой?!— вырвалось из него сразу на рубль семьдесят пять копеек, не считая знаков препинания.
При слове «бюрократизм» заместитель помощника всполошился, вскочил с места, вытянул свою лебединую шею, совсем по-гусиному прошипел: «Простите, одну минуточку!» —-и стремительно выбежал из комнаты. Через полминуты он, задыхаясь, вбежал в кабинет начальника с самостоятельным телефоном. Оттуда, быстро посоветовавшись между собой, они созвонились с человеком из кабинета с двумя телефонами. Не теряя темпа, все трое сбежались в коридоре, взволнованно пошушукались и промчались в кабинет, у двери которого надрывались сразу три аппарата...
Для того чтобы понять, почему неосторожно брошенное Гребешковым слово «бюрократизм» вызвало такую панику в Раймяу, надо вернуться на три недели назад. Именно тогда в этом уважаемом учреждении по личной инициативе товарища Залыгина была начата решительная кампания по борьбе с бюрократизмом.
За истекший период сделано было немало. Под непосредственным руководством управляющего было проведено двадцать три расширенных совещания, где подробно обсуждались все методы искоренения канцелярско-заседательского стиля работы.
В результате была принята категорическая резолюция:
«Изжить бюрократизм в системе Раймяу на 100 процентов к концу отчетно-финансового года...»
На базе этого решения были разработаны и спущены низовым организациям конкретные инструкции, годовые и квартальные планы борьбы с бюрократизмом. Были разработаны также специальные формы отчётов, разосланные подчиненным учреждениям.
Среди тщательно продуманных параграфов отчётности наиболее существенными были следующие требования:
«§ 1. Каждый вторник и пятницу сообщать подробные данные о достижениях в деле сокращения бумажного потока.
§ 17. Ежедекадно представлять средние цифры перезаседания сотрудников и недоприема ими посетителей.
§ 84. По первым и пятнадцатым числам подавать сводки по следующим показателям:
а) сколько работников учреждения за истекший период снято за бюрократический стиль работы;
б) сколько из них восстановлено обратно как снятые неправильно;
в) сколько из восстановленных снова снято как неправильно восстановленные».
Таким образом, борьба с бюрократизмом в залыгинском учреждении разворачивалась все шире и в последние дни достигла своей кульминации. Сам Залыгин с начала недели сидел за составлением сводного отчёта о ходе этой борьбы и именно поэтому отменил и приём посетителей и все остальные дела, справедливо считая, что рядом с борьбой против бюрократизма все остальное является делом меньшей важности.
И вот накануне решающей победы на первом этапе борьбы с бюрократическими извращениями внезапно поступает сигнал о вспышке бюрократизма в самом Раймяу!
Неудивительно, что эта случайно оброненная Гребешковым фраза вызвала такое волнение у руководства учреждения.
Неудивительна и та поспешность, с которой вежливый человек-параграф вбежал после двухчасового летучего совещания у Залыгина обратно в свой кабинетик и передал ожидавшему его Гребешкову приглашение явиться в кабинет управляющего завтра же, в три часа дня.
Назавтра, ровно в три, Гребешков бодро и энергично входил в знакомый предбанник. Возникшая вчера на его глазах паника в Раймяу не оставляла никакого сомнения, что уж сегодня-то ему удастся увидеть главу учреждения немедленно.
И действительно, не успел он войти в предбанник, как поспешно вскочившая секретарша предложила ему сейчас же пройти в кабинет управляющего.
Однако, войдя в залыгинский кабинет, Семен Семенович с удивлением остановился. Просторная комната была полна сидящими в креслах, на диванах и даже на подоконниках сотрудниками. Первые крутые клубы голубого дыма, какие бывают только па вокзале перед отходом поезда да в учреждении перед открытием совещания, уже плыли в воздухе.
И в самом деле, едва успел Семен Семенович войти в кабинет, как сидящий за письменным столом человек с респектабельной внешностью — видимо, сам
управляющий — поднялся и, взглянув на исписанный листок перекидного календаря, объявил:
— Итак, на повестке дня нашего совещания один вопрос: дело товарища Гребешкова. Слово для доклада предоставляется Колокольскому...
Никак не ожидавший попасть на заседание, изумленный Гребешков опустился на ближайшее свободное место и стал слушать.
Один за другим выступали руководители учреждения. Все они, видимо, были высокопорядочными людьми, и каждый считал для себя делом, чести полностью отработать получаемое государственное содержание. Поэтому каждый брал слово и говорил как можно дольше, потом просил прибавить ему время, потом умолял дать ему слово для реплики, запрашивал слово для фактической справки и, наконец, просто выступал «к порядку ведения» или, в крайнем случае, задавал вопросы и предлагал тексты резолюций.
