Стакан - [30]

– Ну и бобр с тобой, – Халфмун подбежал к Селии, безучастно наблюдавшей за происходящим, взвалил ее на плечи и устремился к разлому в стене.

– Нужно выбираться. Римафинам грозит опасность. Слышишь, Кратис? Во имя твоих славных Римафин, пойдем скорее, – прохрипел лежащий на полу Трехручка. Закатив глаза, он добавил: – И во имя нашей дружбы.

– О, какая жестокая нравственная мука, – простонал Ясносвет. – Что ж, хоть мне и не смыть с себя клеймо преступника, я не предам нашу дружбу.

Кратис бережно поднял Трехручку и, прижимая его к груди, побежал следом за Халфмуном.

– Ну, вот, а мне опять на своих двоих надрываться. И чем я хуже девицы и говорящей жабы? – ворча себе под нос, Бальтазар успел выскочить из камеры за миг до того, как в нее ворвались стражники.

Убегая, Полулунок ждал, что за ними неминуемо будет погоня. Но, пока беглецы мчались к начинающемуся неподалеку лесу, из разлома в тюремной стене не показалось ни одного стража порядка, а по округе лишь разносились крики:

– Они сломали мою тюрьму!

– Двукратное нарушение!

– Слышите?! Сломали мою деточку!

– Пятикратное нарушение!

– Остолопы, ловите их!

– Семикратное нарушение!

Спустя несколько часов, когда солнце, и без того с трудом проникавшее сквозь густые кроны деревьев, окончательно скрылось, путешественники стали готовиться к ночевке.

– Трехручка, скажи, откуда ты узнал, что Римафины в опасности? – улегшись на мох, спросил Халфмун.

– Когда жить захочешь, так не только Римафины – весь мир в ядерной беде окажется.

– Мне еще вот что интересно – во что ты играл с тем типом, который тебе чуть шею не свернул?

– Назови любое число.

– Десять.

– Одиннадцать. Я победил. Еще сыграем?

– Нет уж, спасибо. Спать пора. Добрых снов, Селия.

– Я с тобой все еще не разговариваю, Полулунок. И с тобой, Кратис, тоже теперь не стану разговаривать. В следующий раз будешь головой думать, кого на руках из вонючей тюрьмы вытаскивать.

– Понимаю тебя, Селия. Тебе не стоит тратить свои слова и дыхание на такого ужасного преступника, как я.

– Любезный Ясносвет, я готов тратить свои слова и вздохи в каких угодно щедрых масштабах. Более того, я с радостью позволю тебе завтра понести на руках меня.

– Ты очень добр, Бальтазар.

– Хоть я с вами и не разговариваю, это не повод мешать мне спать. Если у вас глаза не закрываются, хоть рты захлопните.

8

Утром, встав раньше всех, Кратис отправился на охоту. Великанский меч остался у стражей порядка Объединенной Конфедерации, но Ясносвет голыми руками без труда поймал кабана и переломил его хребет об колено, как сухую ветку. Разведя костер подальше от того места привала, чтобы его треск не разбудил остальных путников, Кратис принялся за жарку кабаньей туши. Аппетитный аромат готовящегося мяса разнесся по округе, и вскоре к костру подтянулись Трехручка, Селия, Бальтазар и Халфмун.

За завтраком Полулунок рассказал о том, что ему удалось узнать от Фария Кунста.

– Стало быть, Римафины действительно в опасности, – печально произнес Кратис.

– Да. Бобровая Заводь, Красвиль, Виргиня – все города находятся под угрозой. Но мы на свободе, а это значит, что не все потеряно. Мы обязаны придумать, как остановить Конфедерацию и ее президента.

– Обязаны? – Трехручка чуть не подавился куском кабаньего окорока. – За себя говори, а я за Экстраполис от всей душеньки спокоен – под купол никакой ядерной конфетизации не просочиться.

– Виргиния – дыра, – Селия пожала плечами. – Там даже портнихи ни одной приличной нет.

– Мы бессильны. Мой народ уважает силу, но отвергает насилие, – глядя на огонь, сказал Кратис. – В Римафинах чужестранцев принимают как гостей. Даже если предупредить людей о нападении, это ничего не изменит – они не станут воевать. Лучше погибнуть, чем изуродовать свою душу убийством.

– Многоуважаемый Кратис тысячекратно прав в том, что не стремится переоценивать наши силы. Если Красвиль и Римафины обречены, то это хоть и прискорбная, но судьба, – Бальтазар поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность своего высказывания. – А у нас всех тоже судьба, но своя. Нам надобно по воле этой судьбы не в войну играть, а волшебника отыскать и желания овеществить.

– Да вы только послушайте себя, шкуры бобровые! – взвился Полулунок. Он собрался отчитать спутников за малодушие, но осекся. Его разум царапнули последние слова Силагона. «Овеществить желания, – подумал Халфмун. – Точно. Я ведь могу загадать какое угодно желание. Да, я спасу всех-всех-всех. Такой героизм Селия точно заметит и оценит по достоинству».

– Ладно, бобров на плотине не меняют, – сказал он вслух. – Путь выбран, будем следовать по нему до конца.

– Как же ты меня достал своими бобрам, – закатив глаза, простонала Селия.

Наевшись, путешественники пошли дальше. Полулунок нес завернутые в листья исполинского лопуха остатки мяса, Селия восседала на шее Кратиса, а Трехручка и Бальтазар – на плечах великана.

– Я тащу кабана на горбу, потому что половину его ног мы съели, а оставшиеся если куда и пойдут, то только нам на обед. А тебе, Кратис, как будто нравится изображать вьючное животное и везти тех, кто и сам ходить умеет.

– Животное… я и есть зверь, а не человек, – вздохнул Ясносвет. – Мое внешнее уродство дополнилось внутренней ущербностью, и нет смысла отрицать это. Я чудовище, которое никем не притворяется. Однако когда этот монстр хоть немного помогает людям, в нем оживает память о том, что когда-то и он был человеком.