Стакан молока, пожалуйста - [32]

И все–таки он сунул его в карман брюк, помог ей снять куртку и повесил ее на вешалку. Только после этого он раскинул руки, словно показывая собственные владения. Дорте стояла и смотрела на свои мокрые туфли. Потом почувствовала, что он взял ее под локоть, и они прошли в комнату, будто так условились.

Ее взгляд скользнул по нижней части стен и по полу. Может, Том держит свою биту в чемодане? Чемодан стоял на подставке и был открыт. В нем лежали белье и аккуратно сложенные рубашки, так их сложила бы ее мать. Пара начищенных до блеска ботинок стояла каблуками к стене под вешалкой с верхней одеждой.

Том усадил Дорте на ближайшую кровать, точно поставил коробку с ценным содержимым. Белоснежное постельное белье. Сняв башмаки, он показал на ее туфли. Она быстро сняла их. Он отнес обе пары к двери и поставил пятками к стене. Снял пиджак и повесил его на вешалку. Снял галстук и завозился с запонками. В полутьме на противоположной стене висела картина. Дерево на ветру под желтым небом. Отец вряд ли назвал бы это искусством.

Из маленького шкафчика под столом Том достал бутылку воды, открыл ее и наполнил два стакана. Один он протянул Дорте и сел рядом с ней. Из полного стакана выплеснулось немного воды. Капли упали на тыльную часть ладони и потекли по руке. Дорте ощутила взгляд Тома, как ползущую капустную гусеницу.

— Ты ведь еще совсем ребенок? — услышала она его вопрос по–английски, но сделала вид, что не понимает.

Он с бульканьем допил свою воду. На шее подпрыгивало адамово яблоко. За окном на улице взвыла автомобильная сирена. Машина уехала, но звук еще долго держался в воздухе. Отцовские часы были тяжелые, хотя они больше и не показывали время. Том поставил оба стакана на тумбочку и поднял ее лицо за подбородок, чтобы она смотрела на него. Внутри у нее все похолодело, и она ничего не могла с этим поделать. Она нигде не видела биты, но кто знает, что еще может взбрести ему в голову. Однажды она читала, что люди, которые страстно хотят умереть, умирают на самом деле. Но Дорте не знала, хочет ли она умереть. Странно — не знать такой простой вещи. Она не двигалась.

Он что–то сказал, но Дорте не поняла. Его рука погладила ее по волосам. Так же он гладил ее, когда они танцевали. И, словно понимая, о чем она думает, он заставил ее встать, и теперь они стояли перед кроватью. Его руки подхватили ее, точно он боялся, что она вот–вот рухнет, а ноги, как будто танцуя, сделали несколько шажков. Он напевал незнакомую ей мелодию. Голос звучал выше, чем при разговоре. Том вел ее, и она послушно перебирала ногами, закусив губы до крови. Через некоторое время он остановился, как будто сдался. В полумраке светилась его рубашка.

Дорте захотелось писать. Собственно, с тех пор как они пришли, ей все время этого хотелось. Теперь она не знала, успеет ли дойти до уборной. Голосом полузадушенной мыши она попыталась объяснить ему это. Так или иначе, она схватила свою сумку и шмыгнула в ванную. Дверь здесь запиралась. То расслабляясь, то зажимаясь, она крепко зажмурила глаза. Не глядя на вынутую прокладку, она завернула ее в туалетную бумагу и бросила в стоящую тут корзину. Потом вымыла руки и лицо и вытерлась белоснежным полотенцем.

Неожиданно ее охватило Верино упрямство, точно оно все это время пряталось у нее в сумочке. Она вынула из корзины использованную прокладку. Кровь уже проступила сквозь бумагу.

Том за это время откинул одеяла на обеих кроватях. Не говоря ни слова, она вошла в комнату, держа перед собой прокладку. Мгновение он стоял как парализованный с открытым ртом, наконец хлопнул себя по лбу и покачал головой.

— О'кей! О'кей! — сказал он с натянутой улыбкой, показал на кровать и развел руками. Потом поставил свой стакан с водой на дальнюю тумбочку и положил две из четырех подушек так, что они разделили кровати. И показал ей на одну из них. — О'кей? — повторил он.

Дорте выбросила прокладку обратно в корзину, вымыла еще раз руки, закрыла дверь ванной и села на показанную ей кровать. Странные звуки, которые рвались из нее, остановить было невозможно. Она не видела, но чувствовала, что он стоит там. Через некоторое время звуки иссякли, словно вытекли в закрытое окно. Она рукой вытерла лицо.

Он повернулся к ней спиной и начал раздеваться. Когда он, аккуратно сложив брюки по складке, повесил их на спинку стула, ключи упали на пол. Он поднял их и положил на тумбочку. Оставшись в полосатых трусах–боксерах, он показал на нее, словно хотел напомнить, что ей тоже следует раздеться. Но она продолжала сидеть, не двигаясь. Тогда он погасил лампу на тумбочке и повернулся к ней спиной.

Несколько минут она продолжала сидеть, тяжело дыша. Повернув голову в его сторону, она увидела, что ключей на тумбочке больше нет. Может быть, он положил их под подушку? Она погасила лампу со своей стороны и разделась. Но брюки взяла с собой в кровать, а джемпер вообще так и не сняла. Осторожно протянув правую руку, она убедилась, что он не убрал разделявшие их подушки.

Сперва Дорте лежала и ждала, что он вот–вот набросится на нее. Она напряглась. Но Том улегся поудобнее и плотнее закутался в одеяло. Вскоре по его дыханию она поняла, что он спит. Постепенно подбородок у нее перестал дрожать. В ступнях возникло странное тепло, оно поднялось к щиколоткам, а потом заполнило ее целиком. Она ощупала кровать, на которой лежала. Осмелев, даже пошевелилась. Легла на спину и открыла глаза. Свет с улицы белой полосой падал на стену. Скосив глаза в сторону, она могла видеть возвышение, бывшее телом Тома. Оно было похоже на гряду холмов.