СССР: от сталинского восстановления к горбачевской перестройке. Вторая половина 1940-х – первая половина 1980-х гг. - [31]

Тараки и его сторонникам стало совершено ясно, что без советского военного вмешательства они будут свергнуты. С этого времени просьбы афганского руководства о вмешательстве СССР во внутриполитический конфликт имели регулярный характер. Просьбы шли, как свидетельствуют документы, через советского посла А. М. Пузанова, представителя КГБ СССР в Афганистане генерал — лейтенанта Б. С. Иванова, главного военного советника генерал — лейтенанта Л. Н. Горелова и др. 14 марта 1979 года Горелов был приглашен к Амину, который по поручению Тараки высказал просьбу о направлении в Кабул 15–20 боевых вертолетов с боеприпасами и советскими экипажами[260]. Посол А. М. Пузанов и генерал Б. С. Иванов в своем донесении в Москву считали целесообразным рассмотреть вопрос о посылке воинских частей для охраны военного аэродрома в Баграме и в Кабуле[261]. Затем 18 марта по телефону уже лично Тараки обратился с просьбой о присылке советских войск к А. Н. Косыгину.

Мятеж в Герате стал тревожным сигналом и для Москвы. Советское руководство увидело насколько сложным и шатким является положение дружественного ему кабульского режима. События в Герате стали причиной срочного созыва Политбюро ЦК КПСС, заседавшего в течение трех дней — 17–19 марта 1979 года. Открывший заседание Политбюро 17 марта А. П. Кириленко сказал: «Леонид Ильич поручил начать Политбюро сегодня в неурочный час… Дело не терпит отлагательств»[262]. (Политбюро заседало в субботу и воскресенье — М. П.). На данном заседании внимательно обсуждали вопросы, связанные с положением в Афганистане, формами военной и иной помощи ему. На первых двух заседаниях 17 и 18 марта Брежнев из-за плохого самочувствия участия не принимал. Первое заседание, очевидно, прошло под впечатлением гератского мятежа. Громыко убежденно говорил: «…мы не при каких обстоятельствах не можем потерять Афганистан. И если Афганистан сейчас потеряем, он отойдет от Советского Союза, то это нанесет сильный удар по нашей политике»[263]. По вопросу о вводе войск против не только никто не выступил, наоборот, эта идея была поддержана всеми. «Нам нужно сформировать свои воинские части, разработать положение о них и послать по особой команде», утверждал Косыгин[264]. «У нас разработано два варианта относительно военной акции», — заявил Устинов[265]. Кириленко, который вел заседание Политбюро, сделал вывод: «…Пятое. Мы должны согласиться с предложением Устинова относительно помощи афганской армии в преодолении трудностей, с которыми она встретилась, силами наших воинских подразделений»[266].

Однако уже на следующий день — 18 марта все присутствующие высказались против оказания военной помощи в форме ввода войск. Содержание выступлений было прямо противоположным по сравнению с тем, что они говорили днем ранее. Некоторые историки подобное изменение их позиции объясняют личным вмешательством Брежнева, который в телефонном разговоре с некоторыми членами Политбюро высказался против ввода войск[267]. Андропов теперь утверждал: «…Нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя чего будем вводить войска в Афганистан… Афганистан не подготовлен к тому, чтобы сейчас решать вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религии, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике и т. д. Мы можем удержать революцию в Афганистане только с помощью советских штыков, а это совершенно недопустимо для нас, мы не можем пойти на такой риск»[268]. Выступление Громыко было более пространным, он сделал анализ того, какие негативные внешнеполитические последствия для СССР могут последовать после ввода войск. «Я полностью поддерживаю предложения т. Андропова в том, чтобы исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная. Таким образом, наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она собирается воевать? Да против афганского народа, прежде всего и в него надо будет стрелять… Разрядка международной напряженности, сокращение вооружений — все это будет отброшено назад. Конечно, Китаю будет этим самым преподнесен хороший подарок. Все неприсоединившиеся страны будут против нас… Спрашивается, а что мы выиграем? Афганистан с его нынешним правительством, с отсталой экономикой, с незначительным весом в международных делах. С другой стороны, надо иметь в виду, что юридически нам не оправдать ввода войск. Согласно Уставу ООН, страна может обратиться за помощью, и мы могли бы ввести, если бы она подверглась агрессии извне. Афганистан никакой агрессии не подвергался. Это внутреннее их дело, революционные междоусобицы, бои одной группы населения с другой»[269]. Кириленко сделал вывод: «Все мы придерживаемся того, что вводить войска нет никаких оснований»[270].

На заключительном заседании 19 марта присутствовал «сам» Брежнев, заявив: «Мне думается правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну»[271].

20 марта на советском военном самолете с секретным визитом в Москву прилетел Тараки, который сразу же был принят Косыгиным, Громыко, Устиновым, Пономаревым. Глава советского правительство ознакомил Тараки с решением Политбюро по Афганистану. В ходе беседы А. Н. Косыгин в качестве примера привел Вьетнам. «Вьетнамский народ выдержал тяжелую войну с США и сейчас борется с китайской агрессией, но никто не может обвинить вьетнамцев в том, что они использовали иностранные войска»