СССР глазами советологов - [21]

Шрифт
Интервал

Я лично знаком с людьми, простоявшими в очереди полтора часа, чтобы купить четыре ананаса; три часа, чтобы две минуты провести на аттракционе «Русские горки»; три с половиной часа, чтобы купить три кочана капусты (капуста кончилась, когда подошла их очередь), 18 часов, чтобы записаться на покупку ковра; целую холодную декабрьскую ночь, чтобы записаться на машину, которую можно будет купить только через полтора года (невероятная удача). Очереди бывают любой длины: от нескольких ярдов до целой мили, и продвигаются они, как правило, черепашьим шагом. Наши приятели, живущие на юго-востоке Москвы, в течение двух дней и ночей наблюдали и фотографировали очередь, протянувшуюся на целый район. По их подсчетам, в ней было 10–15 тысяч человек, пытавшихся записаться на покупку ковра, а такая возможность в этом районе Москвы предоставлялась только один раз в год. Люди жгли костры, чтобы согреться. Треск дров и шум голосов не давали нашим друзьям спать всю ночь.

Несмотря на подобные испытания, русская женщина почти инстинктивно встает в очередь, как только она ее видит, даже еще не зная, что, собственно, продают. Психология стояния в очереди имеет особую притягательность. Мои русские знакомые мне неоднократно объясняли, что нормальная реакция человека на очередь — встать в нее, так как сразу понятно — есть за чем стоять. За чем — неважно. Сначала встаньте в очередь, а потом будете задавать вопросы. Подойдет ваша очередь — узнаете, за чем стоите. Женщина-адвокат набрела на огромную очередь в универмаге «Москва», протянувшуюся вдоль всего магазина. Она спросила у последних в очереди, за чем они стоят, на что ей ответили, что не знают, и не очень вежливо посоветовали не вмешиваться. «Я прошла 20 или 30 ярдов, но никто не мог мне ответить, за чем же эта очередь. Наконец, я поняла, что спрашивать бесполезно».

Нина Воронель, переводчик книг для детей, рассказала мне, что покупала в отделе электротоваров миксер, как вдруг продавщица внесла коробку с настенными лампами производства ГДР. «Я попросила девушку: «Выпишите мне одну», и пока шла до кассы, образовалась очередь человек в пятьдесят. Откуда они узнали про лампы — неизвестно. Все, кто был в тот момент в магазине, встали в эту очередь. И совершенно неважно, нужны им лампы или нет. У нас люди покупают не то, что нужно, а то, что считается стоящей вещью. Некоторые эти лампы потом перепродадут, другие подарят друзьям, но большинство положат их на полку: хорошая лампа всегда может пригодиться, всегда могут пригодиться хорошие ткани, меховые пальто, меховые шапки, зимняя обувь, яркие летние платья, коврики, посуда, эмалированные кастрюли, миски, шерстяные свитеры, зонтики, приличные кошелек, журнальный столик, пишущая машинка, бюстгальтер — не уродливый и бесформенный советский, без регуляторов длины, специально для полногрудых, не в меру упитанных деревенских женщин. Нет, польский или чешский лифчик, белый, симпатичный, а не синий и мешковатый с розочками. Вот почему люди охотно встают в очередь: вдруг что-нибудь такое дают…»

Очереди образуются с такой же скоростью, с какой утки на пруду набрасываются на кусочек хлеба. В одном из киевских универмагов я стоял неподалеку от отдела женских перчаток, как вдруг пронесся клич: «Импортные перчатки». В образовавшейся давке меня чуть не раздавили, притиснув к прилавку. Одна особенно агрессивная молодая пара пробралась вперед, исследовала перчатки поверх голов других покупателей, объявила, что они не импортные, и принялась проталкиваться обратно. Несколько человек от начала очереди также удалились. Однако «хвост» пребывал в полном неведении. Вдруг появилась одетая в синюю спецодежду служащая универмага, толкая перед собой тележку с мужскими ветровками весьма приличного вида. Волна покупателей, как во время прилива, отхлынула от перчаток и буквально занесла бедную служащую с ее тележкой в угол. Очевидно, она не могла продавать товар прямо там, на месте, но ее вместе с грузом отпустили в лифт только после того, как передние ряды покупателей расспросили ее о размерах и ценах, а также об отделе, который будет продавать эти куртки.

Советские очереди значительно более динамичны, чем это кажется на первый взгляд. Внутри них существуют водовороты и течения. Например, в большинстве магазинов пытка покупателей продлена необходимостью стоять в трех очередях: первая очередь — чтобы выбрать товар и узнать его цену; вторая очередь — в кассу за чеком; третья — отдать чек и получить товар.

Однако, попав как-то субботним утром в молочный магазин, я понял, что все одновременно и сложнее, и проще. Я зашел туда, чтобы купить сыра, масла и колбасы, но, к сожалению, они продавались в разных отделах, в каждом из которых была своя очередь. Девять очередей! Я неслышно застонал. Довольно скоро я заметил, что покупатели со стажем первую стадию минуют: они знают цены большинства продуктов, поэтому сразу отправляются в кассу за чеками. Немного изучив цены, я последовал их примеру, затем с чеками в руках отправился стоять в самой длинной очереди — за сыром, в которой было человек двадцать. Не успел я встать в «сырную» очередь, как дама передо мной попросила, чтобы я подержал ее место, и отправилась в очередь за маслом. «Сырная» очередь двигалась так медленно, что мы не успели пройти и метра, как эта дама вернулась с маслом. Я тоже решил рискнуть, отправился за маслом и купил его, в то время как «сырная» очередь по сантиметру продвигалась вперед. И тут я понял, что в магазине практически все переходят из очереди в очередь, уходя и возвращаясь. При этом «сырная» очередь используется всеми в качестве исходной точки. Именно поэтому и двигалась медленнее всех: она постоянно росла в своей средней части. И тогда, попросив пожилого джентльмена, стоявшего за мной, подержать мое место, я отправился за колбасой. Этот трюк вновь удался. На покупку сыра, масла и колбасы я потратил 22 минуты и, как это ни странно, совсем не чувствовал раздражения, а, наоборот, ощущал себя победителем этой системы, в которой столько недостатков.


Рекомендуем почитать
Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.


Мифы о прошлом в современной медиасреде

В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.


Новейшая история России в 14 бутылках водки. Как в главном русском напитке замешаны бизнес, коррупция и криминал

Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.


Краткая история присебячивания. Не только о Болгарии

Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.


Жизнь как бесчинства мудрости суровой

Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?


Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах

Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.