СССР-2061. Том 6 - [2]

Стоп.

Вот уж тут эмоции совсем никак не помогут. Ответ должен быть простым и логичным. А прячется он где-то рядом. Я уже двадцать лет живу в этом мире и смогу нащупать разгадку, если успокоюсь и всё сделаю правильно…

Итак, наш общественный уровень самый высокий из имевшихся в истории. Социализм это достаток. Социализм это технологии. Это свобода и независимость. Уникальность человека со специальностью делает его незаменимым, и его же самого крепко соединяет в технологических цепочках со «смежниками». На другом конце исторической стрелы каждый кроманьонец был универсалом, мог заменить любого единоплеменника, но не мог защититься от стадных репрессий. Всего несколько тысяч лет лежит между обществом без сложностей и без прав, и обществом ужасной сложности и неприкосновенных прав.

Диалектика, да… Полезная штука. Ещё она говорит, что вещи без идей не создаются, а идеи без вещей не воплощаются, то есть «учёные» и «рабочие» одинаково важны. Но…

Почему…

Пролетарии…

Считаются…

Выше…

Творцов?

Разница между творцом, который первым увидит новые горизонты, и пролетарием-лаборантом, который ухаживает за приборами, как между вперёдсмотрящим матросом и коком на одной каравелле.

Э?..

Понял…

………………

Я не могу знать точного ответа, не могу помнить его по учебникам, но я уверен, что нашёл его.

Поэтому я встаю и подхожу к социологу из университета, чтобы сдать свой необязательный экзамен. Формулировка ответа сложилась сама.

Исследование и творчество дают нашему разуму самое большое удовлетворение. Но достигнутая нами узкая технологическая специализация ставит жёсткий выбор: либо поиск новых знаний, либо применение найденных. Поэтому человек, который отказывается от творчества ради исполнительства, работы по чужим чертежам и формулам, по сути, приносит в жертву людям свои личные «крылья Икара». Поэтому пролетарии имеют первенство чести перед творцами: творцы это класс радующихся, пролетарии это класс жертвующих.

Белоусов Валерий Иванович 139: Я урод, меня не жалко (На правах рукописи) -2012 «Я – урод. Меня не жалко…» (Рассказ на литературный конкурс «СССР-2061»)

В наш со Старшим последний день на Земле мне снилось…

Нет, не так. Я днем вообще-то совсем не сплю. Ну, как, не сплю? То есть лежу, конечно, свернувшись клубком, у ног моего Старшего, уперев свой мокрый и холодный нос в свой же собственный, такой уютный, пышный хвостик. И глаза у меня-да, обычно закрыты. Да разве же это сон? Лежать-то я лежу, да ушки постоянно держу на макушке. А как же! Ведь вокруг нас со Старшим, кругом сплошные враги. Какие? А вот, например, коты… Ух, ненавижу… твари подлые. Жрут из моей миски. Что значит, они до миски не достают? Они, кого хочешь, достанут…

Разумеется, в Школе меня учили не обращать на хвостатых мерзавцев внимание… Я и не обращаю. Гордо прохожу мимо них, даже головы не поверну. Да помечтать-то можно, правда? Пошипи, пошипи ещё мне, ты, хвостатая заготовка для шапки-ушанки… А то мы, Младшие, будто бы и не знаем, из чего баргузинских соболей делают?

Да, о чем это я? Вот блондинка. Начну про одно, важное, а обязательно потом собьюсь на какую-нибудь ерунду. Это потому, что у меня психика лабильная… Что это такое, я точно не знаю, да только так на выпускном экзамене в Школе про меня мой Тренер сказал. И по этой вот причине определили меня к моему Старшему.

Да, днем я не сплю. А ночью сплю. Потому что мы, в отличие от мерзопакоснейших котов, существа дневные, как и Старшие. И по ночам снятся мне сны…

Так вот, в моем последнем земном сне мне снилось, что я со всех лап стремительно несусь по цветущему лугу, и ослепительной красоты цветы – мокрые и остро пахнущие – хлещут меня по морде. А я радостно, взахлеб на них лаю и гоняюсь за огромными бабочками…

Разбудил меня метко пущенный Старшим тапочек. Он, хотя и незрячий (а я еще вот что про него знаю, совсем уж ужасное! ОН И ЗАПАХИ НЕ РАЗЛЕЧАЕТ! Совсем. Вот кошмар-то! Бе-е-е-дненький мой…), да слух у него превосходный. Это называется компенсаторный процесс. И вот он, Старший мой, швыряется тапком на слух очень метко! Особенно когда я, лежа на спинке, начинаю во сне подрагивать лапками, подскуливать, подлаивать и даже подвывать… А что, вы, когда спите, за себя отвечаете? Я хоть не храплю, как некоторые. Воздух, бывает, да, испорчу. Но ведь не со зла? И вообще, я ведь собака. Мне можно.

Что, говорите, я не совсем собака? Не совсем, то есть совсем не собака, был мой папочка, голован Щек. А мамочка у меня вполне заурядная земная сука, canis vulgaris. Дворняга, короче говоря. Безымянная. Уж где её посол с Пандоры подцепил, на какой помойке, осталось загадкой… Да только привел он её в своё консульство, когда она была уж на сносях. Вот мы, шестеро братиков и сестричек, там в уголке кухни и народились…

Умом я пошла в папу, как видно…Двенадцать в квадрате? Извольте. Сто сорок четыре. Один кабельтов равен ста восьмидесяти двум с половиной метров. Пуд свинца весит столько же, сколько пуд пуха. Волга впадает в Аральское море.

А вот внешность у меня от мамы… Смотрю на себя в зеркало: дура дурой. Одно ухо стоит, другое висит. То есть, от собственной красы без чувств я не падаю. Уродина я, да что там говорить-то… Одно слово, метис. И то, что мой Старший меня в Школе выбрал, я полагаю, можно объяснить только его незрячестью… У нас ведь там какие красавицы были! И ретривер была, и лабрадор серебристая. А он отчего-то взял меня, уродицу беспородную… Ему видней, он Старший. Ой, то есть, не видней, а… ну, вы меня поняли? Он мой Старший, и этим все сказано.