Ссора с патриархом - [178]

Потом она на какое-то время отвлеклась заботами о том, чтобы распаковали и расставили по местам мебель, развесили картины и разложили другие вещи, которые маркиз велел перевезти к себе из особняка баронессы, оставленного в наследство племяннице, жене кавалера Перголы, — тому не терпелось поскорее выбраться из переулочка, где, как ему теперь казалось, не хватало воздуха и света.

Маркиза поместила рядом с семейными драгоценностями старинные, очень дорогие украшения, предназначенные ей тетушкой. И однажды, когда она рассматривала среди других полученных в наследство вещей два великолепно сохранившихся шитых золотом парчовых платья первой половины восемнадцатого века со всеми аксессуарами и туфельками — баронесса редко доставала их, так берегла, — ей вдруг даже захотелось надеть одно из платьев, которое на глаз казалось сшитым прямо на нее.

Маркиз, неожиданно вернувшийся из Марджителло, застал жену полуодетой и с непривычным удовольствием помог ей одеться.

Это кантушу[142] необычайно шло ей. Но, едва закончив переодевание и взглянув в зеркало, она устыдилась своего любопытства, словно совсем некстати вырядилась для маскарада.

— Оно очень идет вам. Вы в нем совсем другая, — заметил маркиз. — Старый маркиз рассказывал, что всякий раз, когда маркиза-прабабушка надевала это платье, он говорил ей: «Маркиза, пользуйтесь случаем. Сейчас я ни в чем не смогу отказать вам!» Но маркиза, — добавил он, — ни разу не воспользовалась этим.

— Потому что была женщиной благоразумной! — ответила Цозима.

Маркиз удивленно посмотрел на нее.

— Женщина не должна просить, — пояснила Цозима. — Она должна ждать, пока ее желание угадают.

На мгновение у нее мелькнула надежда относительно намерений маркиза. Увидев, как он задумался и нахмурился, она ожидала, что он скажет: «Я угадал ваше желание. Пусть будет, как вы хотите». Но он заговорил о другом:

— Поедете завтра в Марджителло? Будем пробовать вина… Это первый праздник аграрного общества.

— Спасибо, — холодно ответила она.

А наутро она притворилась спящей, чтобы маркиз не стал повторять ей свое предложение перед отъездом.

Он прошелся по комнате, не решаясь будить ее, потом остановился, посмотрел на нее, и маркиза, слегка приоткрыв глаза, с удивлением увидела, что он жестом как бы пытается прогнать какую-то печальную мысль, очевидно терзавшую его, столь горестным было его лицо в этот момент.

Значит, он тоже страдает? Отчего? Почему? Значит, права была ее мама, когда говорила, что между ними, как мужем и женой, стоит какое-то недоразумение и если кто-либо из них не попытается выяснить и рассеять его, то их тягостное душевное состояние только усугубится и затянется надолго.

— А кузина разве не едет? — удивился кавалер Пергола, который уже уселся в коляску, стоявшую у подъезда.

— Ей немного нездоровится, — ответил маркиз.

— Остальные ждут нас у Каппеллетты, — сказал кавалер, раскурив сигару. — А вот и дон Аквиланте!

Дон Аквиланте подбежал к ним, извиняясь за опоздание.

Титта щелкнул хлыстом, и мулы пошли рысью.

Кавалер Пергола не мог, оказавшись в обществе адвоката, отказать себе в удовольствии вызвать его на какой-нибудь спор. Когда у Каппеллетты их коляска догнала две другие, в которых ехали члены аграрного общества, и обошла их на спуске, кавалер обратился к адвокату:

— Сегодня я хочу видеть вас пьяным. In vino veritas![143] Вот тогда-то вы и расскажете нам всю правду про ваших духов… Вы и в самом деле верите в них?

— Я никогда в жизни не напивался. Мне нет нужды пьянеть, чтобы говорить правду, — строго ответил дон Аквиланте.

— А духи пьют вино?

— Я мог бы ответить «да», и это показалось бы вам глупостью.

Кавалер расхохотался:

— Слава богу. Если б на том свете не пришлось пить вино, я бы очень огорчился. Вы слышали, кузен? Нужно как следует заткнуть бочки в Марджителло. Может, некоторые из них окажутся уже пустыми.

И он смеялся, топая ногами и потирая руки, как делал всегда, когда был в хорошем настроении.

— Уж что духи определенно не могут опустошить, так это некоторые пустые головы, — ответил дон Аквиланте, щурясь и сочувственно качая головой.

Маркиз ответил не сразу. С некоторых пор у него случались как бы провалы в сознании, от которых он приходил в себя внезапно, словно очнувшись от какого-то ошеломления. Ему приходилось делать усилие, чтобы вспомнить мысль или событие, ускользнувшее от него в этот момент, и это не всегда ему удавалось. Ему казалось, что он шел, долго шел словно в густом тумане, ничего не различая вокруг, по какой-то пустынной, безмолвной местности или же по краю пропасти, куда мог, нечаянно оступившись, упасть и перед которой вновь испытывал ужас потом, придя в себя.

Он вздрогнул, услышав вопрос кавалера, и попытался улыбнуться, соображая, кому же отвечал дон Аквиланте.

— Мой кузен неисправим, — сказал он, в то время как кавалер смеялся.

— Однако у него оказываются под рукой самые обычные мощи, когда он чувствует себя в опасности! — невозмутимо заметил дон Аквиланте.

— Ошибаетесь, если думаете заткнуть мне рот, упрекая в слабости в предсмертный момент! — воскликнул кавалер. — Так вот, сейчас я в полном здравии и не уступлю ни вам, ни всем церковникам на свете. И в Марджителло перед самой большой бочкой с лучшим вином общества я подниму тост за дьявола… «Будь прославлен, Сатана, бунт поднявший против бога!..»