Срочный фрахт - [5]

Капитан постучал.

– Открыто, – донесся голос отца Гермиона.

Священник обедал – сидел за столом, благоговейно отправляя в рот комковатую кашу. Ложка за ложкой. Рядом с ним на табурете стоял включенный самочтец, и из маленького динамика слышался женский голос, который чуть в нос читал какое-то повествование. Отец Гермион приглашающе кивнул капитану на кашу, однако тот в ужасе отказался.

– Я подожду, – сказал он, усаживаясь на небольшой диванчик, находившийся в глубине каюты. Хоть капитана и душил гнев на вздорного попа, однако устраивать человеку выволочку посреди обеда – нет, на такое Герхох был не способен даже в состоянии самой лютой ярости.

– Посидите, посидите, – молвил священник, – заодно и послушаете душеполезное чтение. Может, и вас на мысли наведет.

Капитан справедливо заподозрил в словах священника подвох, но промолчал. Стал скучающе оглядывать каюту, зацепил взглядом стойку с дисками – записей у отца Гермиона имелось предостаточно.

– На каждый день, – пояснил отец Гермион.

Голос из динамика нараспев читал:

«Тогда Моико привели к начальнику области Люсео. Каким был он, таким и увидела его Моико: рослым и гордым, грудь в золоте, борода с колокольцами, в глазах вместо зрачков по диаволу. Он же увидел, что у нее красивое лицо, печальное и нежное, и стал жалеть ее – зачем хочет умереть за своего Бога, который так слаб, что допустил все это. Моико же сказала ему, что не боится, и он увидел, что она плачет. Это обрадовало его, потому что сперва он боялся сделать ошибку и не признать сильного Бога. «Ты плачешь! – сказал правитель Люсео. – Значит, тебе страшно!» – «Я оплакиваю не себя, а тебя, – ответила она. А волосы у нее были спеленуты шнурами в две косы, и она вытирала ими слезы. – Когда ты убьешь меня, то хотя бы в конце твоей жизни, ради души твоей, вздохни обо мне и пожалей о содеянном!» Тут один из воинов, пораженный этими простыми словами…»

– Скажите, отец Гермион, – не выдержал капитан Герхох, – вы что, всегда такое слушаете за обедом?

– Угу, – преспокойно отвечал отец Гермион. – Это старый монастырский обычай. За трапезой принято читать жития святых.

– Но это же чудовищно! – сказал Герхох, невольный слушатель подробного рассказа о пытках, которым подвергли деву Моико и того воина, что решил за нее вступиться. – Для чего это делается?

– А чтобы кусок в горло не лез, – объяснил отец Гермион. Он вымазал тарелку кусочком хлеба, дождался слов: «Благая Моико, свидетельница Иезуса, умоляй всегда за наши души», осенил себя крестом, выключил самочтец и повернулся к капитану, показывая, что вполне готов к разговору.

– Мне не нравится, как вы себя ведете в последнее время, – начал капитан.

– Мне тоже в последнее время решительно не нравится ваше поведение, – невозмутимо отозвался отец Гермион.

– Вы изволите настраивать против меня команду.

Отец Гермион подумал немного.

– Да, но ведь вы не оставили мне выбора, – сказал он наконец.

Капитан выразительнейшим образом хмыкнул.

– Скажите, неужели вам так трудно было помахать над младшим штурманом этим вашим кадилом и успокоить нервную женщину?

Отец Гермион молчал.

Капитан встал с диванчика и приблизился к нему.

– А если бы я занимался работорговлей, по-вашему, это было бы лучше?

Не поднимая головы, отец Гермион сказал:

– В принципе – да.

Капитан Герхох заскрежетал зубами. Тогда отец Гермион посмотрел ему в глаза и пояснил:

– Работорговля – грех перед людьми, а клоны – преступление перед Богом. Впрочем, я утешил младшего штурмана как мог.

– Сказав ей, что я буду гореть в аду?

Отец Гермион тоже встал. Он был серьезен и спокоен.

– Простите меня, капитан Герхох, но ведь это правда.

Капитан сказал:

– Вы под домашним арестом. Я запрещаю вам выходить из каюты и принимать посетителей до конца рейса.

Первые несколько дней отец Гермион провел в размышлениях – слушая свои диски, делая заметки в тетради и подолгу молясь перед своим любимым образом Иезуса Многоводного, где Богочеловек изображался красивым молодым мужчиной, идущим по воде и разводящим руками струи дождя и молнии.

На седьмой день все изменилось. Была память святого отшельничествующего Хаделоги. Отец Гермион особенно любил этого святого, который считался самой бесхитростной, простой и чистой душой, какая только возможна у человека взрослого. Отшельничествующий Хаделога жил в глубокой чаще леса где-то на самом юге Люсео, куда почти никогда не заходят люди. У него не было собственного жилья, и часто он разделял норы с дикими зверями. Хаделога умер от стрелы охотника, закрыв собой тигренка.

После жития на том же диске было записано несколько песен, посвященных святому Хаделоге, преимущественно детских, и одно церковное песнопение, исполнявшееся под оркестр роговых инструментов, которые подражали голосам различных зверей.

Диск уже заканчивался, когда отец Гермион заметил, что корабль резко сбавил ход, а в окне показалось нечто странное. Проплыл человек в клетчатой рубахе. Его глаза сонно поглядели на отца Гермиона, затем корабль миновал его. За человеком тянулись крупные красные бусы. Отец Гермион резко встал и подбежал к окну. Почти вплотную к стеклопластику прошествовал еще один человек, на сей раз в майке. Он криво ухмылялся.