Срочно требуется семейное счастье - [11]

– Простите, – шелестит Эля, пытаясь приподнять голову. – С моим ребенком ничего не случилось?

Врач вздрагивает, словно не ожидая найти ее в сознании, потом тоже спрашивает:

– С каким ребенком?

– Я разве не беременна?

– Нет, не беременны. Лежите спокойно.

Эля тяжело переводит дух, стараясь пошевелить онемевшими руками. Фигура врача начинает удаляться, таять в темноте, тогда она отчаянно шепчет ему вслед:

– А если бы у меня был ребенок, с ним бы ничего не случилось, правда?

– Не знаю, не знаю, – застыв, произносит врач. – А что вас, собственно, беспокоит?

– Я читала, что это только в романах женщины легко теряют детей. А на самом деле дети очень хорошо держатся там, в животе. Женщины камни таскают, и с ребенком ничего не случается. Это правда?

– По-разному бывает. – В голосе врача послышались сердитые нотки. – Падать все равно не стоит, что беременным, что небеременным. Спи давай, егоза.

Эля послушно уснула и проспала почти весь следующий день. И еще несколько дней провела как будто в легком беспамятстве. Она ни о чем не задумывалась, ни о чем не печалилась. В выходной день к ней в палату с боем прорвалась мать. Эля проснулась от прикосновения прохладной руки ко лбу.

– Как ты, доченька? – спросила мать и посмотрела на нее так, будто уже не надеялась увидеть дочь в живых.

Эля в ответ улыбнулась и пожала плечами:

– Нормально. Не понимаю, почему меня не отпускают. Мне здесь все время спать хочется.

– Через десять дней отпустят, – утешила мать. – Отец уже договорился на работе. Чтобы на машине тебя встретить, домой отвезти.

– Тебе сказали, что со мной?

– К врачу твоему не пробиться. Сестра бросила на ходу: черепно-мозговая травма.

– Мам, мы с Юрой расстались, – собравшись с духом, сообщила Эля.

У матери слегка дрогнули губы, но она совсем не выглядела пораженной.

– Да знаю я, что у вас произошло. Юра твой бедный все эти дни из больницы не выходит. Сидит внизу, в приемном покое. Но в этот бастион и близких родственников со скрипом пускают.

– Он не бедный, – уточнила Эльвира. – Он предал меня.

И снова мать с готовностью качнула головой:

– Говорю же, все знаю. Он мне рассказал. А по правде говоря, я и раньше догадывалась о чем-то подобном.

– Как это? – поразилась Эльвира.

– Ну, я почему-то со дня знакомства так и думала, что у Юры твоего есть другая женщина, взрослая и обеспеченная. Знаешь, уже одно то об этом говорило, что он не снял для вас сразу какой-нибудь угол в Питере. И даже когда появился этот ваш офис, вы редко оставались там ночевать. Прости меня, дочка, но я не хотела лезть в ваши отношения. Думала, ты сама во всем разберешься. Не маленькая уже.

– Мама, не понимаю, как ты могла меня не предупредить! – вскрикнула Эля. Ей захотелось заплакать, но слез почему-то не было.

Мать вздохнула, тяжко, удрученно.

– Предупредить – и стать твоим врагом? Или разрушить твои отношения с хорошим в принципе человеком? Я же видела, что он по-честному к тебе относится, что жениться хочет. Ты бы за ним была как за каменной стеной. Может, и будешь еще.

– Ты хочешь, чтобы я его простила? – прожигая мать взглядом, спросила Эля.

– Это тебе решать, – немедленно отозвалась мать и даже руки на животе сложила, демонстрируя полное невмешательство. – Конечно, зная твой максимализм, я на это и не надеюсь. А как взрослая женщина, скажу: Юра – далеко не худший вариант. Не каждый бы стал так убиваться, как он сейчас.

Эля устало опустила голову на подушку, прикрыла глаза.

– Скажи ему, чтобы уходил, – попросила она мать. – Скажи, что, если он войдет в палату, я выброшусь в окно.

– Я поняла, – коротко ответила мать.

Элина палата представляла собой нечто вроде подсобки, превращенной в палату в связи с крайней перегруженностью больницы. Унылые стены, низкий потолок, кое-как втиснутая койка. Когда прошла постоянная сонливость, Эля стала тяготиться убожеством палаты. Даже единственное окно выходило на скучную пустынную улицу и радости не приносило. Читать было настрого запрещено. Единственным развлечением оставались обеды и ужины. Но кормили плохо, скудно, мерзкий запах дурной пищи застревал в палате надолго. Эльвира даже обрадовалась, когда санитары принесли еще одну койку и долго крутили ее так и сяк, стараясь установить.

Ближе к вечеру у Эльвиры появилась соседка – совсем юная девушка с некрасивым и очень подвижным лицом, похожая на веселую обезьянку. У девушки была перевязана правая рука и щеки пылали, как перезревшие маки. Полежав немного и осмотревшись, девушка сползла с постели и без приглашения уселась к Мухиной на край койки.

– Ты с чем тут лежишь? – спросила она.

Рот у девушки был велик, нос – толстый и слегка вздернутый, а скулы так широки, что лицо казалось малость сплющенным. Но при уродстве отдельных черт в целом лицо выглядело милым и приветливым. А пушистые волосы цвета гречишного меда были просто хороши.

– Велосипед сбил, – саркастически ответила на вопрос Эля.

– Правда? – пораженно воскликнула девушка. – Вот тоже невезуха. Как у меня прямо. Только у меня – еще хуже.

– А что у тебя случилось? – невольно заинтересовалась Эльвира.

– Ой, представляешь, – зачастила девушка, – приехала в Питер из Воронежа, сняла комнату в коммуналке, за два месяца заплатила. А ночью сосед напился и сжег квартиру. Мы с другими жильцами еле на улицу выбрались. Ой, боженьки мои, как полыхало! У меня все сгорело, абсолютно, денежки, документы, все! А руку сломала, когда из квартиры драпала.