Срезающий время - [111]

Ромашкин задал ему несколько вопросов, проверяя того на сообразительность. Рассказал историю и попросил пересказать ее, после чего потребовал описать служащего станции, где они в последний раз меняли лошадей. Удовлетворившись ответами, Андрей Петрович спросил:

– Ты хочешь стать по-настоящему грамотным?

Похожий тест был проведен и с Джеймсом, и к его окончанию Ромашкин уже твердо знал, кто из братьев останется в Англии, а кто поедет с ним дальше, в Дюнкерк.

* * *

Невысокий лысоватый мужчина старше средних лет с серьезным видом стоял у основания древнего земляного вала, сцепив руки за спиной. Уткнув подбородок в складки скромно повязанного галстука, он пытался вжать голову в воротник пальто, спасая уши от промозглого ветра, и смотрел на старое здание.

– Элфи, не жалеете, что продали мне гостиницу? – спросил Ромашкин, подходя к нему.

– Жалею ли я, сэр? Нет! Вы добрый человек, не изгоняете меня и милостиво позволили жить в моем бывшем доме. За это я вам благодарен, а моя жена, Долли, вообще молится за вас. Только никак не приму в голову, зачем вам все это? Полторы дюжины постояльцев в год… Вы не получите ни пенни прибыли.

– Я надеюсь, что лучшие времена все же настанут, – немного подумав, ответил Андрей Петрович. – Война, наконец, окончится, и в порт станут заходить корабли разных стран. Люди начнут путешествовать…

– Все так, все так… Сэр, я немного разбираюсь в людях и прекрасно понимаю, что вы сделали это для детей. Кто они вам? Тот, что ниже ростом, немного похож…

– Элфи…

– Понял, сэр. Замолкаю.

Андрей Петрович задумался. Доводы бывшего хозяина гостиницы отчасти казались ему справедливыми. Чего-чего, а жизненного опыта его собеседнику не занимать. И было бы хорошо подвести старика к тому, чтобы он сам предложил свои услуги.

– И все-таки разве это плохо – дать человеку шанс? – спросил Ромашкин.

– То есть? Бросить мальчишку в воду и смотреть, выплывет или утонет? – уточнил Элфи. – Вы сейчас уедете и что в итоге?

– Грубо говоря, да. Иначе как узнать способности человека?

– Этим способом загубили много судеб, и наблюдать, как загибается очередной мальчишка, я никому не дам. Я прослежу, пока осталось здоровье, чтобы все шло своим чередом, и подберу достойного учителя для юноши.

– В таком случае обучите его, Элфи, всему, что знаете сами.

– Можете рассчитывать на меня, сэр, – убедительно произнес старик. – Сын предпочел служить Богу, дочери не спешат привозить внуков, и я было уже опустил руки, но сейчас появился просвет.

В день отплытия, глядя в окно, Ромашкин не без интереса заметил, что на берегу реки, впадающей в залив, теперь активно строились каркасы двух домов, которых еще даже не было в проекте, когда он в первый раз оказался здесь. Девственно чистая природа этого берега ныне была потревожена человеком – можно сказать, была им убита. Такова суть прогресса и всегда таковой останется. Сейчас прямо под окном гостиницы виднелись раскинувшиеся снаружи предприятия Ипсвича. Нагромождение пакгаузов, конюшен, столярных и бочарных мастерских, лавок продавцов дегтя, кузниц, сушилен сухарей, пекарен и много-много других. Андрею Петровичу даже показалось, что за время его отсутствия народу в городе прибавилось, и он все больше походил на муравейник. Здесь стало более шумно, увеличилось количество разъезжающих по улицам лошадей, тележек и экипажей. Одна только скамейка в окружении платанов оставалась такой, какой он ее помнил, и это не могло не радовать любителя тишины и спокойствия. Отвернувшись от окна, Ромашкин встретился глазами с Питером и увидел, что он вот-вот разрыдается. Его брат стоял рядом, уже собранный для путешествия, и тоже не находил себе места. «Странно, – подумал Андрей Петрович, – еще несколько дней назад они забили палками живого человека, а нате вам, такая сентиментальность. Но сожалеть уже поздно – нужно завершать начатый путь».

Рядом с натянутыми сетями лежал вытащенный на берег потрепанный ялик. Сейчас лодка была пуста, но сложенные рядом весла и насаженные уключины говорили о том, что много времени, дабы встретиться с морской гладью, этому суденышку не потребуется. Вдоль борта по-прежнему виднелась красная полоса, а заваленная мачта все так же несла на себе кусочек зеленоватой ленты, намертво прибитой к верхушке.

– Доброе утро! – сказал Ромашкин лодочнику. – Хочу вырвать из вашего рта последний кусок хлеба.

– И вам не хворать, сэр, – послышалось в ответ на английском.

– Плащ Жиля наденет он, – Андрей Петрович указал пальцем на стоявшего рядом с ним Джеймса, – а я буду в своем.

Последние слова Ромашкин произнес по-французски, давая понять, что с этого момента английскую речь использовать нежелательно.

– Я помню вас, месье… или сэр? Да к дьяволу, какая разница. Ведь не Бог же разделил нас. Помогите столкнуть лодку, и мы отчалим от этого проклятого берега.

Все важные события и переживания по их поводу, а также тайны и мрачная правда предваряются и сопровождаются молчанием. Наверно, в молчании и Каин предал Авеля, а смотря на звезды, Галилей заметил, что молчание освещает всю Вселенную. Молчание одновременно и самое безобидное и самое ужасное состояние во всем мире. Оно просвещает о скрытых силах судьбы. Молчание – вот глас нашего Создателя, и оно не ограничивается только трогательными или великими событиями. Как воздух, молчание проникает повсюду и проявляет свою магическую мощь, как в том особом настроении, кое подчиняло себе одинокого странника с юношей, пустившихся в путешествие, так и в те невообразимые времена, когда, прежде чем родился мир, молчание смотрелось в зеркало темных вод. Ни единого слова не проронили Ромашкин с Джеймсом, когда из непроглядной ночи, все еще царившей непотревоженной над миром дюн, старая рыбацкая лодка выскочила на песок и замерла. И лишь тихое шуршание откатывающихся волн нарушилось легким звоном монет. Андрей Петрович положил в мозолистую ладонь современного Харона оговоренную плату и спешно зашагал в сторону огней рыбацкого поселения.