Средние века: очерки о границах, идентичности и рефлексии - [43]

* * *

«Введение» следует за посвящением, которое открывает книгу. Сначала мы читаем фразу «Памяти моей матери-друга», а затем — большой абзац, адресованный другу, коллеге и соратнику Марка Блока Люсьену Февру. «Вместо посвящения» датировано 10 мая 1941 г., оно написано в городе Фужер, где Блок оказался после военной катастрофы 1940-го. Как известно, в начале Второй мировой войны Марк Блок, несмотря на немолодой возраст, пошел в действующую армию, летом 1940 г. оказался в Дюнкерке, вместе с британцами и некоторыми французскими сослуживцами был эвакуирован в Великобританию, но захотел (и смог!) тут же вернуться во Францию, чтобы соединиться с женой и детьми. В Фужере находился летний дом Блоков, там он в начале 1941 г. проводил часть времени, уехав из Парижа, работать в котором историк уже не мог по понятным причинам. Дальнейшая судьба Блока известна: Клермон-Ферран, Монпелье (за пределами оккупированной немцами французской территории, под властью вишистского правительства), а затем Лион. До Лиона Марк Блок работал в университете (сперва — в Страсбургском, переведенном после второй немецкой аннексии этого города в Овернь, а затем — в университете Монпелье), но после окончательной оккупации нацистами всей Франции он перешел на подпольное положение, вступив в Сопротивление. В конце весны 1944 г. Марк Блок был по доносу местного жителя схвачен гитлеровцами, отправлен в гестапо, его пытали и вместе с еще шестнадцатью узниками 16 июня 1944 г. расстреляли в окрестностях Лиона. Блок вел себя героически. Что касается его профессиональной деятельности, то после возвращения из Британии он, как уже было сказано, преподавал, писал для основанного им совместно с Февром журнала «Анналы» (но под псевдонимом) и сочинял две книги. Одна, состоящая из заметок и рассуждений о случившемся в 1939–1940 гг., написана в 1940 г., а издана в 1946-м уже после войны и гибели автора под названием «Странное поражение». Вторая, «Апология истории», своего рода трактат о ремесле историка, была начата весной 1941-го, но по каким-то причинам автор остановился на полпути³. В общем, перед нами почтенный известный историк, настоящий патриот и храбрец, который только что — вместе со своей страной и армией — испытал унизительное поражение и капитуляцию. Он не остался в Британии, где вполне мог рассчитывать на хороший прием в академическом сообществе (Блока островные медиевисты читали, сам он прилично изъяснялся на английском, так что, думаю, найти там работу в университете ему было бы несложно), вернулся в оккупированную страну, с парижской работы его изгнали, библиотеку разграбили, а основанный им журнал сменил название по требованию властей Виши с «Анналов экономической и социальной истории» на «Статьи по социальной истории» и убрал имя Блока с обложки4. Персональное унижение наложилось на национальное; изгнаннику из метрополии (в том числе, и из академической метрополии) пришлось работать в некогда родном Страсбургском университете, который был также изгнан из своего города, писать в собственный журнал под псевдонимами и, следует особо подчеркнуть, иметь все причины опасаться унизительной смерти в силу происхождения. Марк Блок был евреем, точно также, как и его жена Симона Видаль, дальняя родственница известного капитана Альфреда Дрейфуса⁵. Такова жизненная ситуация, в которой Блок принялся сочинять «Апологию истории». Как мы видим в посвящении, работа была начата в конце весны 1941 г., а из дошедших до Февра записей Блока мы узнаем, что 11 марта 1942 г. он закончил четвертую главу «Апологии» и начал пятую, которую никогда уже не завершил. До вступления в ряды Сопротивления оставался еще примерно год, поэтому нельзя утверждать, что книга не дописана из-за ухода ее автора в партизаны. Работу Блока остановило что-то другое, возможно, причины носили не внешний, а внутренний характер. Так или иначе, рукописи («три толстые папки») оказались после войны у Люсьена Февра, который привел материалы в порядок и опубликовал в 1949 г. «Апология истории, или Ремесло историка» (ее полное название) — книга известная, в каком-то смысле даже образцовая; ее слава подкрепляется трагическими обстоятельствами написания и судьбы автора.

«Люсьену Февру вместо посвящения» — так озаглавлен долгий абзац, открывающий «Апологию истории». Намерение Блока очевидно — имя друга и коллеги стоит на первом листе рукописи следующим за «матерью-другом»; более того, далее он пишет: «единственное упоминание, которое может позволить себе нежность, настолько глубокая и священная, что ее словами не высказать». Сама предваряемая книга названа здесь «простым противоядием», в котором автор «пытается найти немного душевного спокойствия». Казалось бы, все просто. Но, если вчитаться, то за обычной для французской словесности немного высокопарной риторической интонацией слышна если не обида, то хотя бы тень ее. Несколько странное упоминание «имени» друга, которое, согласно воле Блока, должно не просто «появляться здесь только случайно, в каких-то ссылках», а сразу, следуя за именем автора и упоминанием его матери — это, как представляется, намек на то, что сам-то Марк Блок был вынужден публиковаться в основанном им журнале под псевдонимом, а его журнал потерял свое оригинальное название и имя отца-со-основателя. Имя же Февра на обложке бывших «Анналов» по-прежнему фигурировало. Блок не упрекает Февра, он утверждает: «наше дело подвергается многим опасностям. Не по нашей вине», надеясь, что «настанет день, когда наше сотрудничество сможет полностью возобновиться, как в прошлом, открыто и, как в прошлом, свободно» (С. 5). Тем не менее, пусть в результате работы «большой истории» и по не зависящим от Блока и Февра обстоятельствам, дела на тот момент были таковы, что имя Февра в контексте французской «новой истории» существует, а Блока — нет. И в каком-то смысле «Апология истории» — попытка возобновить, вернуть тот период, когда оба имени были вместе. На страницах бывших «Анналов» это невозможно. Значит, — рассуждает Блок, — пусть это будет книжка, «наша книжка», в которой спрессован опыт «нашего сотрудничества». Иными словами, Блок намерен сконцентрировать, отжать, изложить максимально кратко историографический сюжет межвоенного периода в его и Февра интеллектуальной биографии, на какое-то время заменив «Апологией» хромающий на одну ногу журнал, написать «настоящие Анналы», но, воспользовавшись моментом, одновременно и подвести персональные предварительные итоги. Перед нами не «научное завещание» великого историка, а как бы отчасти профессиональный и даже экзистенциальный проект, попытка рефлексии нынешнего момента «науки о прошлом», из которого, как любил сам Блок, можно ретроспективно проводить самые разнообразные сюжетные линии в поисках причин, обстоятельств и даже закономерностей.