Срединное море. История Средиземноморья - [8]

Троя находится в северо-западном углу Малой Азии. Сегодня город — или то, что от него осталось, — кажется совсем небольшим поселением. По правде говоря, и сама война, которую современные ученые обычно относят примерно к середине XIII в. до н. э., вполне возможно, не имела большого исторического значения. Однако для культуры она оказалась одной из важнейших войн в истории человечества, так как послужила сюжетом для первых великих эпических поэм, появившихся в нашем мире. «Илиада» Гомера, созданная в VIII в. до н. э., повествует об осаде Трои, длившейся десять лет; ее продолжение, «Одиссея», ведет нас по путям героя этой войны, Одиссея, пока он в конце концов не возвращается в свое царство на Итаку. Здесь лежит начало поэзии — а возможно, также и истории, — какой мы знаем ее сегодня.

Сюжет этот знаком нам всем. Парис, сын троянского царя Приама, похищает Елену. Это не только жена Менелая, царя Спарты, но также красивейшая женщина в мире: Елена появилась на свет из яйца, рожденного Ледой после ее приключения с Зевсом в обличье лебедя. Желая отомстить, союз греческих городов объявляет Трое войну и посылает против нее огромный флот с армией на борту под командованием Агамемнона, царя Микен, брата Менелая. Десять лет греки осаждают Трою; наконец, с помощью деревянного коня, захватывают. Можно с уверенностью утверждать, что конь — это легенда; то же самое относится к красоте Елены, «что в путь суда подвигла», да и, вероятно, к самой Елене. Но никоим образом нельзя считать мифом всю «Илиаду» целиком. Когда Генрих Шлиман впервые в 1868 г. посетил место, где стояла Троя, многие придерживались мнения, что город никогда не существовал, а большинство из тех, кто все-таки верил в него, отдавали предпочтение совершенно другому месту, под названием Бунарбаши. Именно Шлиман первым определил, что настоящим местом расположения Трои является холм Гиссарлык (отстоящий от Бунарбаши примерно на шесть миль к северу), причем исключительно на основании свидетельств из области географии, содержащихся в «Илиаде». Одно из его возражений против Бунарбаши состояло в том, что от этого места было три часа пути до берега моря: Гомер определенно утверждает, что греки могли по нескольку раз в день ходить от своих кораблей до осажденного города и обратно. Кроме того, склоны холма были слишком круты:

«Я оставил своего проводника вместе с лошадью на вершине и двинулся вниз по склону, который сначала обрывался под углом 45 градусов, а затем — около 65 градусов, так что мне пришлось спускаться на четвереньках. Спуск занял у меня почти пятнадцать минут, и я ушел, уверенный, что ни человек, ни даже коза никогда бы не смогли сбежать по склону, угол наклона которого составляет 65 градусов, и что Гомер, всегда столь аккуратный во всем, что касается топографии, не мог пытаться заставить нас поверить, что Гектор и Ахиллес пробежали вниз по этому склону три раза».

На Гиссарлыке все было совсем по-другому:

«Склоны, которые приходится проходить, двигаясь вокруг города, столь отлоги, что их можно пересечь бегом, не рискуя упасть. Таким образом, трижды обежав вокруг города, Гектор и Ахиллес проделали путь длиной пятнадцать километров».

К несчастью, Гомер недвусмысленно утверждает в «Илиаде», что в Трое было два источника: теплый и холодный; ни того ни другого на Гиссарлыке отыскать не удалось. На Бунарбаши, как описывает Шлиман, ситуация была еще хуже: он нашел не менее тридцати четырех источников — и, согласно его карманному термометру, вода во всех была примерно одинаковой температуры. Впоследствии ему сообщили, что он пропустил еще шесть источников. Он преодолел это затруднение, предположив, что подземные воды изменили свое течение в результате последовавшего землетрясения, что и вправду часто случалось.

Имеются также исторические свидетельства Троянской войны — или событий, весьма напоминающих ее. В записях, сделанных хеттами из Анатолии[9], зафиксирована масштабная микенская военная экспедиция в Малую Азию, относящаяся к XIII в. до н. э.; более того, город, обнаруженный на шестом из девяти археологических слоев, открытых на месте Гиссарлыка — тот, который теперь большинство считает Троей Гомера, — обнаруживает все признаки насильственной гибели. Мы вынуждены будем удовлетвориться этим — конечно, не тем, к чему пришел Шлиман. Он копал вниз, приближаясь ко второму слою, когда внезапно, в предпоследний день проведения раскопок, наткнулся на множество золотых драгоценностей и впоследствии объявил на весь мир, что нашел сокровища Елены Троянской; он даже сделал фотографию своей жены, красавицы гречанки, в этих драгоценностях. (Перед тем Шлиман буквально выписал ее по почте из Афин, еще не будучи с ней знаком.[10]) Теперь, однако, нам известно, что этот клад относился к периоду, датируемому почти тысячелетием раньше, нежели правление царя Приама. Бедный Шлиман: он так и не узнал, насколько он ошибался![11]

Три-четыре столетия, миновавшие после Троянской войны, не были отмечены существованием столь же выдающихся цивилизаций, как те, о которых мы говорили. То был период перемен и перемещений: с севера вторглись дорийские племена; затем последовали сдвиги в демографической картине, в которые оказались вовлечены сравнительно новые греческие поселения в Малой Азии. Все наконец успокоилось вновь не ранее 800 г. до н. э., когда земли, окаймляющие Эгейское море, оказались в конечном итоге объединены общим языком и культурой. Даже после этого среди бесчисленных обособленных феодальных общин, составлявших греческий мир, мы не видим ни одного поселения или города, который бы достиг особого могущества или как-то выделялся среди прочих; однако торговля и связи были восстановлены и — что опять-таки важнее — алфавит вновь вошел в употребление и был усовершенствован, прежде всего за счет введения гласных. Таким образом, была подготовлена почва для зарождения литературы, и, точно по сигналу, где-то около 750 г. до н. э., появился Гомер. Родись он хоть немного раньше, два его великих эпических произведения, быть может, так и не были бы созданы: язык не был бы готов для этого, а сам Гомер почти наверняка остался бы неграмотен. (Некоторые ученые доказывали, что так и было: оба произведения обнаруживают признаки устного сочинения и устной передачи, и в обоих время от времени встречаются несообразности, где поэт противоречит сам себе.