Среди красных вождей - [111]

Далее на мои вопросы относительно других мошенничеств В. он сообщил мне, что тому не везло, что я разрушал сплетаемые им махинации.

— Вот вы помните, Георгий Александрович, — сказал он, — к вам приезжал проживший здесь несколько недель француз Г., представитель «Патэ». У вас было требование из Москвы на полтора миллиона метров сырой кинематографической пленки. Он предложил и мне некоторое участие в этом деле. Я согласился. И он стал ходить к вам. Вы не давали настоящей цены, то есть той цены, о которой В. с ним условился… Так вот этот Г. выдал письменное обязательство В. в том, что в случае, если тот устроит ему этот заказ на полтора миллиона метров пленки, «Патэ» внесет в тот же «Креди Лионэ» и на имя той же мадам Ш. по десяти сантимов с метра, а всего 150 000 франков…

Он рассказал мне еще о некоторых проделках В., и у меня не оставалось больше сомнений.

— Хорошо, — сказал я в заключение, — теперь вернемся к вопросу о бертолетовой соли. Раз теперь уже установлено, что вы были готовы дать В. взятку в 150 000 марок и даже, в сущности, больше, так вот я вас спрашиваю, по какой цене вы можете поставить, как условлено, в двухнедельный срок все 2000 тонн?

— Я могу скинуть эти 10 %,— ответил он.

— Нет, меня это не удовлетворяет.

Мы начали торговаться, и в конце концов он согласился скинуть с цены, кроме этих 10 %, еще пять или шесть процентов (точно не помню). Мы тут же вчерне все это оформили. Я пригласил Левашкевича и поручил ему составить договор.

Когда это дело было закончено, я вызвал Маковецкого и, передав ему приказ об увольнении В., распорядился тотчас же пустить его в ход.

— А кому В. должен сдать дела? — спросил меня Маковецкий.

— Вот в том и дело — кому? — спросил я в свою очередь. — А что если бы вы взяли на себя этот отдел?

— Я?! — почти с ужасом переспросил Маковецкий. — Ради Бога, Георгий Александрович, увольте меня от этого… Я не справлюсь… Простите, но разрешите отказаться…

— Ну, да я не хочу вас заставлять, Ипполит Николаевич, — сказал я. — Но посоветуйте, кого назначить?

— А почему бы вам не назначить Юзбашева? — предложил Маковецкий. — Ведь он все равно зря болтается… Право, возьмите его на затычку… Вы все равно не дадите ему самостоятельной роли…

Я должен остановиться ненадолго на этом кандидате, потому что он впоследствии был назначен торгпредом в Ригу. Павел Артемьевич Юзбашев был инженером путей сообщения, человек лет около 40, старый большевик. Я мельком встречал его еще в Москве, где он состоял, или, вернее, числился, заместителем Рыкова по должности председателя Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии. Он иногда являлся ко мне с поручениями от Рыкова. Неумный, но хитрый, он был себе на уме и большой хвастун. Ничтожный характер даваемых ему поручений, для исполнения которых годился простой служащий, ясно говорил о том, что Рыков не дает ему никакой роли и не знает, куда его ткнуть. Потом он как-то внезапно исчез из Москвы. Я им не интересовался. Но злой рок уготовил мне еще встречу с ним.

По дороге в Ревель я остановился в Петербурге. С моим вагоном вышло небольшое недоразумение, которое разрешить мог только политический комиссар ж.д., к которому я и должен был обратиться. Комиссаром оказался Юзбашев. Он был сперва очень важен, но, узнав о моем назначении, переменил тон, забегал, исполнил все, что мне было нужно, и взял с меня обещание, что по окончании моих дел в городе я приду к нему вечером на чашку чаю. Когда я пришел, он встретил меня как лучшего друга. Он представил меня своей жене и чуть не силком заставил меня ужинать, причем подчеркнул, что этот ужин был «специально» для меня приготовлен. И вот, угощая меня, он обратился ко мне с просьбой взять его к себе на службу на какую угодно должность. Он жаловался на свое положение. Конечно, эта просьба, предъявленная при такой обстановке, не могла не произвести на меня тяжелого впечатления. Тем не менее я ему ничего определенного не обещал.

— Мне трудно вам что-нибудь обещать, Павел Артемьевич, — сказал я, — так как у меня дело чисто коммерческое, вы же с коммерцией совершенно незнакомы…

Тогда он стал просить не говорить ему окончательно нет, что он не гонится за высокой должностью, пусть будет хоть какая-нибудь, лишь бы уехать за границу и прочее. В конце концов, чтобы отделаться от него, я обещал ему подумать об его желании и, если у меня по приезде в Ревель окажется что-нибудь подходящее для него, уведомить его. Дальнейшее покажет, как в советской России люди, обладающие достаточной эластичностью, умеют преуспевать. Прошло довольно много времени. Занятый навалившимися на меня делами, я совершенно забыл о Юзбашеве, как вдруг получаю телеграмму от Лежавы:

«Ко мне явился Юзбашев, который уверяет, что вы обещали ему место вашего помощника и заместителя, и просит командировать его к вам. Сообщите, правда ли это и желаете ли вы его назначения. Лежава».

Дня через два-три я ответил Лежаве, что никаких обещаний не давал Юзбашеву, кроме обещания подумать, что, мало зная его, не считаю его подходящим не только на должность моего помощника, но и вообще ни на какую бы то ни было должность у меня. Не считая этого дела спешным, я послал свой ответ почтой с курьером. Прошло еще два-три дня, и, к моему удивлению, появился Юзбашев вместе с женой. Он представил мне удостоверение, в котором стояло, что по моему «требованию» он командирован ко мне в качестве помощника. Пришлось только развести руками… Я заявил ему, что возмущен его бесцеремонностью и немедленно же откомандирую его и сообщу в центр об его проделке. Он начал молить оставить его при себе хотя бы в качестве писца, что он будет учиться, что он просит из-за своей жены, и он по-настоящему плакал и утирал грязным платком слезы.