Среди кочевников Северной Австралии - [10]

Мы предложили юленгорам работу по расчистке и обработке земли, а также посадке сельскохозяйственных культур. Труд аборигенов мы оплачивали мукой и табаком, строго соблюдая принцип: «Нет работы — нет оплаты». Земледелие было необходимым экономическим условием перехода юленгоров от бродячего образа жизни к оседлому. Позднее за работу платили хлебом, а также фруктами и овощами, выращенными на землях миссии; таким образом, аборигены стали сами обеспечивать себя продуктами земледелия.

Аборигены не могли понять, зачем закапывать хорошие клубни сладкого картофеля, если их можно съесть. Им в голову не приходила мысль о связи между посадкой и будущим урожаем. Примерно три месяца спустя после посадки однажды утром я с огорчением обнаружил, что весь картофель выкопан. Два месяца тяжелого труда по расчистке земли и три месяца ее обработки — все пошло прахом. И это за одну ночь. Но как было ни обидно, вряд ли можно обвинять этих людей: жизненный опыт научил их не оставлять плоды и клубни до полного вызревания. Веками кокосовые орехи с островов Индонезии прибивало к берегам Арнхемленда, но ни один из орехов не пустил корни — эти неожиданно подаренные морем плоды немедленно вылавливали и тут же съедали. Аборигены редко дожидаются, пока поспеют ямс, фрукты и ягоды. Еды здесь мало, и они инстинктивно хватают все, что им попадается. Я видел, как аборигены приносили горы любимых ими орехов кешью. Они обламывали большие тенистые ветви деревьев, стараясь достать все до последнего ореха, и потом пировали день и ночь, пока все не съедали. Изредка юленгорам удается поймать сразу нескольких черепах и, хотя часть их можно было бы оставить жилыми для следующей трапезы, животных тут же убивают, и юленгоры пируют, спят и снова пируют до тех пор, пока вся добыча не будет съедена.

Мы пытались объяснить аборигенам, что держим коров и коз ради молока, а не для мяса. Но им, усматривающим в каждом животном повод для пиршества, казалось крайне тягостным ежедневно ухаживать за скотом. Пасти стадо, охраняя его от динго, — непривычное дело для охотников каменного века. И если не следить за юленгорами-пастухами, они построят в лесу что-то вроде загона из веток, чтобы стадо не разбредалось в поисках травы и воды, а сами тем временем будут спать где-нибудь в тени и на закате солнца пригонят скот обратно во двор миссии.

Спустя некоторое время при миссии жили уже двести юленгоров, и возникла необходимость соблюдать хотя бы простейшие правила санитарии. Обычно эта проблема никогда не беспокоила юленгоров; ведь они кочуют небольшими группами, задерживаясь на каждой стоянке лишь для того, чтобы съесть собранный ими скудный запас пищи, а затем вновь пускаются в путь. Мне никогда не приходилось видеть, что юленгоры моются, но в воде они бывают часто: когда ловят рыбу или переходят вброд крики и болота. Свое тело аборигены очищают песком и золой. Песок и зола хорошо удаляют с кожи пот и грязь. Волосы аборигенов, плетеные мешки и шалаши пропитаны горьким запахом дыма костров, в клубах которого они готовят пищу и едят.

Юленгор

К сожалению, большинство юленгоров очень любят наряжаться в старую потрепанную одежду. Мы делали все возможное, чтобы как-то сдерживать эту «моду»; выдавали им бесплатно мыло, по ярду материи яркой расцветки для мужчин и короткие юбки для женщин. Мы возражали против того, чтобы юленгоры носили чужую, грязную одежду и не позволяли им сушить промокшие вещи на себе, так как это нередко приводило к простуде и воспалению легких. Обычно юленгоры не надевают никакой одежды, за исключением, и то не всегда, куска коры или пучка листьев, прикрепленных к веревочному поясу… Но когда тредеры и искатели приключений привозили цветную материю, одеяла и всякое старье, юленгоры нарасхват разбирали все это и носили вместо украшений, передавая друг другу до тех пор, пока материя окончательно не расползалась. Тряпье никогда не стиралось, не считая тех случаев, когда оно оказывалось в воде вместе с его обладателем. Странные наряды случалось нам видеть! Однажды перед нами предстал мужчина, одетый в дамскую японскую пижаму из цветастой материи, которую он выменял на проходившем мимо люгере. А в церкви сенсацию вызвал бородатый юленгор в дамских розовых панталонах, купленных кем-то в Дарвине, более чем за пятьсот миль отсюда.

Лишь старики-юленгоры не гнались за модой и прекрасно обходились без одежды. Когда дочери Вонггу — мужа более чем двадцати жен и отца несчетного количества детей — посоветовали ему надеть хоть что-нибудь, он простодушно ответил: «Зачем? У меня все на месте. Мне нечего прятать». Он ходил в чем мать родила, если не считать двух веточек, повязанных вокруг пояса. На мой вопрос, зачем он их носит, старик ответил, что они помогают от хронической боли в спине.

Мне казалось, что следовало сохранять культуру юленгоров в Йирркала, поощрять возрождение старых обрядов и поддерживать в народе уважение к его общественной организации, которую чужеземцы пытались изменить. Я понял, что прежде чем учить аборигенов чему-либо, я сам должен многому у них научиться. Несправедливо поступали те, кто приходил к культурно-отсталым народам, чтобы нарушить их привычный образ жизни и заставить этих людей жить и думать на свой лад. На свете нет существа несчастнее, чем абориген, вырванный из привычной ему среды.