Среди дикарей и пиратов - [65]

Но штуки, которые стал выкидывать чернокожий, были так странны, что я подумал, не сошел ли он с ума. Он кричал, смеялся, кувыркался, танцевал и прыгал самым необычайным образом, как будто радуясь достигнутой свободе.

— Я думаю, он воображает, что его одежда будет висеть тут, пока он не вернется. Надеюсь, что он намеревается явиться в лагерь в приличном виде, — заметил я.

— Не думаю, чтобы он заботился о будущем, — ответил Медж. — В настоящую минуту он испытывает такое удовольствие, какое испытывали бы мы с вами, если бы приняли теплую ванну и надели чистую рубашку и штаны.

Несколько времени мы шли по лесу. Пуллинго не особенно заботился о выборе пути. Мы рассчитывали немедленно подняться в гору; но, выйдя из леса, мы увидели перед собой долину, по которой текла широкая река. По быстроте течения мы решили, что она впадает прямо в море и слишком глубока для того, чтобы можно было перейти ее вброд.

Мы указали на реку Пуллинго, который несколько успокоился, и спросили, как он думает перебраться через нее. Он подошел к громадному старому дереву, стоявшему несколько поодаль от других, оборвал два больших куска коры и попросил нас помочь ему снести их к воде. Потом он оглянулся вокруг, взял какую-то длинную траву особого рода и быстро скрутил из нее короткую веревку. Он согнул края коры, которая легко подалась, и, действуя острой палкой вместо шила, скоро сшил их. Так же поступил он и с другим куском коры. Потом он достал с берега глины и забил ею отверстия в концах. Таким образом в удивительно короткое время он изготовил два челнока. Из небольших кусков коры и шеста, сделанного с помощью моего топора, он так же быстро смастерил два весла.

Мы давно намеревались сделать челноки, в случае если придется переправляться через реки; но Пуллинго сделал целых два в четыре раза скорее, чем сделали бы мы. Признаюсь, я не хотел бы предпринять длинное путешествие в таком челноке. Пуллинго показал Меджу, чтобы он садился в один из челноков; сам сел в другой и дал мне знак последовать за ним, что я и сделал не колеблясь. Мы быстро переправились на другую сторону; чернокожий вытащил оба челнока на берег и положил их рядом, доказав этим, что он помнит о том, что они понадобятся нам при возвращении.

Мы очень обманулись в расстоянии: до хребта было еще очень далеко, и мы не знали, сколько дней нам придется переходить через горы.

К вечеру мы дошли до довольно плоской местности; виденные нами утром горы все еще были в отдалении. Время от времени нам попадались громадные эвкалиптовые деревья, некоторые — подгнившие и засохшие, с обожженными молнией стволами и с корой, висевшей длинными полосами, похожие на великанов в лохмотьях, другие — еще покрытые темной листвой.

Поведение Пуллинго поражало нас; он все оглядывался вокруг, как будто ища чего-то.

Тени высоких деревьев все удлинялись. Наконец Медж предложил остановиться на ночь и объяснил Пуллинго наши намерения. Он утвердительно кивнул головой и стал собирать кору для шалаша и хворост для костра. Мы сняли свою поклажу, помогли ему и скоро устроили себе шалаш вблизи пня громадного дерева. Покончив с этим, мы взяли ружья и настреляли птиц на ужин и завтрак.

Возвратясь в лагерь, мы, к удивлению, увидели Пуллинго, сидевшего на земле против другого чернокожего, на колени которого он положил руки. Оба пристально смотрели в лицо друг другу и разговаривали между собой, очевидно, о чем-то очень важном. Когда мы подошли ближе, то увидели, что незнакомец был сын Пуллинго Куагуагмагу. Они были так поглощены разговором, что не заметили нашего приближения. Так как мы не хотели мешать им, то отошли в сторону в ожидании, пока они окончат разговор. Однако оказалось, что мы могли бы прождать до полуночи, а между тем надо было ощипать и зажарить голубей, поэтому мы подошли ближе. Они увидели нас и вскочили.

— Сын — Куагуагмагу — мне, мне! — крикнул Пуллинго.

— Мы помним его, — сказал Медж, пожимая руку молодому дикарю.

Я сделал то же, к очевидному его удовольствию.

— А почему ваш сын явился сюда? — спросил Медж.

— Все, все, — ответил Пуллинго, качая головой; и он разразился потоком непонятных слов.

Наконец — более по жестам — мы поняли, что у него неладно дома, что или дети больны, или жена убежала; во всяком случае он хотел вернуться на север. Это было очень неприятное известие, так как мы сильно зависели от него в нашем путешествии. Видно было, что ему надоело исполнять обязанность нашего проводника.

Действительно, белым нельзя полагаться на диких туземцев. Только молодые люди, постепенно привыкающие к привычкам и обычаям цивилизованных людей, остаются верными взятым на себя обязанностям. Пуллинго не представлял исключения из общего правила.

— Что же, нам нужно вернуться? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Медж, — мы отлично можем идти дальше и без него; это путешествие очень важно для вашей матушки и сестры.

— Я вполне готов, — ответил я. — По правде сказать, я сомневаюсь, что Пуллинго знает что-нибудь про горы, и подозреваю, что он и не собирался вести нас по ним. Но надеюсь, он не сразу покинет нас?

— Ну, этого бояться нечего, пока жарятся голуби, — заметил Медж. — Может быть, вечером мы узнаем кое-что, а пока надо заставить Пуллинго и его сына помочь нам ощипать птиц, а то я сильно проголодался.