Среди богомольцев - [28]

Звание проэстоса заманчиво для братии не только своим почетным положением в монастыре, но и тем особенно, что проэстосам предоставляется право ездить за сбором подаяний и управлять монастырскими землями вне Афона. Жизнь проэстоса привольная, барская; денег у него, по обыкновению, много; стол и обстановка хорошая, от братских послушаний он свободен, прислуги множество, стоит только хлопнуть в ладоши и вмиг явится пред ним толпа иноков с заискивающими взглядами: остается только взять на себя труд приказать. Монашеские правила и каноны обязательны конечно и для проэстоса, но он ходит в церковь, когда ему охота придет, и большею частью заставляет кого-нибудь у себя на квартире прочитывать вслух службы церковные, а сам сидит в это время на диване. Очень естественно, что при таком образе жизни у многих проэстосов развивается лень непомерная, над которою лукаво подсмеиваются киновиаты. Сказывали мне, что многие из проэстосов только в том и проводят время, что лежат на диване с чубуком во рту [35]. В самом деле, чем наполняется день проэстоса, испытывает ли он какие искушение – это неизвестно. Как ни войдешь к нему, он или спит или сидит у окна с трубкой. Разговоры его касаются чаще всего политики монастырской, да разных афонских скандальчиков, а в богословские прение он не вдаётся. Афон кладет на проэстосов только тот отпечаток, что они сочувствуют всему, что касается св. горы, и уверяют вместе с прочими, что ненавидят грешный мир.

В каждом штатном монастыре множество наёмной прислуги из окрестных мирян, на обязанности которой лежат все чёрные работы монастырские. Если же работа скорого требует окончания, а рабочих рук не хватает, то бедняки-монахи выходят из своих келий на общие послушание и вместе с работниками таскают кули и бревна. К каждому проэстосу, тоже в виде послушания, назначается для прислуги несколько беднейших и смиреннейших братий, которые часто с радостью принимают эту должность, потому что пользуются даровым столом и даже иногда барскими подарками, как и вообще дворовая прислуга.

Впрочем, кто не хочет нести тягостей послушания, тот может от них откупиться; поэтому монахи, располагающие средствами, или нанимают, вместо себя, каждый раз какого-нибудь келиота, или вносят в монастырскую кассу определенное число пиастров и таким образом навсегда избавляются от обязанности участвовать в братских послушаниях.

Каждый монах получает из общих запасов монастырских: печеный хлеб, оливковое масло, вино и крупу, и из этого материала готовит себе кушанье в своей келье, прибавляя разные приправы уже на свой собственный счет, так же, как это делается и в скитах афонских. Поэтому-то здание братской трапезы в штатных монастырях обыкновенно запущено и оставляется без присмотра: полы грязные, столы опрокинуты, кроме нескольких столов, на которых совершают свой ежедневный обед наёмные работники и гости. Общий стол для всей братии и проэстосов бывает только два или три раза в год, и то более для формы, потому что сходятся обедать, большею частью уже пообедавши дома. К этим дням проэстосы обыкновенно припасают несколько провинившихся братий, и за трапезой в виде наказания, ставят их перед образом с огромными тяжёлыми четками, которые они сообща перебирают. Братие конечно с любопытством поглядывает на это редкое для неё зрелище и назидается.

Таков склад и устройство штатных монастырей на Афоне. Очевидно, что здесь главную роль играют деньги, господствует деспотизм богатства над бедностью, и бедняку подчас приходится очень плохо, особенно если, по простоте душевной, он не умеет хитрить и обзаводиться богатыми покровителями. На долю его выпадает много искушений, только эти искушение опять-таки особого рода. Житель штатного монастыря, пожалуй, не увидит никаких видений, не будет томиться искушением чрева, то есть, голодом, но за то его зависть загрызет, измучат думы об улучшении своего состояния. В киновиях, при общем равенстве и неимении собственности, подобных искушений быть не может, но здесь бедняк всегда видит перед собой богатого, может сличить обед собственный с обедом соседа и позавидовать. Притом бедняк, если только в нем ещё не совсем угасло чувство самоуважения, с трудом может выносить то обидное презрение, с каким смотрит на него богатый. Будь он умница, будь он даже сановник какой, но если он не имеет капитала, ему ходу не дадут: его будут выгонять на разные послушания, придираться к его поведению, чтобы заставить протянуть чётки в трапезе и т. п. Бедняку остается или вечными поклонами заискивать покровительства, или терпеливо переносить все придирки. В одном из штатных монастырей живёт бывший епископ Селеврийский, сосланный на Афон патриархом, за его неуменье управлять епархией [36]. Почтенный старец не накопил себе в мире богатства, и должен поэтому испытывать на Афоне все неудобства своей нищеты. Ему отдают монахи положенный церковным уставом почет только, когда он служить обедню, а остальное время он и в церкви стоит вместе с беднейшею братиею, и на него никто не обращает внимания. Помещение отвели ему сырое, холодное, грязное, мебель у него убогая, посуда битая, в среди такой неприглядной обстановки, с вечной нуждой перебивается со дня на день добрый пастырь, всеми забытый и всеми презираемый за то, что не умел нажиться на таком хлебном месте. Изредка проэстосы приглашают его на свои пиры, но там над ним подшучивают, угощают его с высокомерием, будто благодеяние делают, и бедный старик не знает, как держать ему себя на этих обедах. За то однажды я был свидетелем встречи, какую учинили монахи сборщику, возвратившемуся из России с капиталами. Все монастырские власти, при колокольном звоне, вышли встречать его за ворота, потом торжественно ввели его в церковь и тут же предложили ему жезл эпитропский.