Сребропряхи - [2]

«Ну скажи нам, парень, прямо…» — кудрявый он, по всей вероятности, в отца.

Жесткие волосы и смуглая кожа вроде бы свидетельствовали о южной крови. Но от кого именно унаследована бессмертная идиоплазма, которая в нем заложена и которую он когда-нибудь, возможно, передаст своему ребенку (ах, кто это может знать наперед!), навсегда останется тайной. От кого унаследованы гены, создавшие пальцы на его руках немножко молоточковыми? Мы не знаем, откуда пришли и куда идем, мы не знаем, почему пришли и почему уйдем, — эта мысль, вычитанная в одной книге по философии, изданной в начале века, крепко засела у Мати в голове. Она полностью относится к нему.

Вспомнился прерываемый смехом старый анекдот: «…а когда утром шлюха заговорила о деньгах, он щелкнул каблуками и сказал: гвардейский офицер с женщин денег не берет!» Да, щелкнул каблуками, подкрутил нафабренные усы и был таков.

Может быть, завязка была именно в таком роде. И где-то в утробе матери началось формирование молоточковых пальцев и головы, которую ученые деликатно именуют долихоцефальной, а простые люди — лошадиной, но исток заикания, несомненно, не там. У заикания был другой пращур — мелкорослый воспитатель с густыми бровями по прозвищу Сморчок. Говорил он басом, на терцию ниже естественного голоса. Чтобы увеличить свой рост, Сморчок носил штиблеты на толстой подметке. Своим заиканием Мати обязан заботе и стараниям именно этого человека.

История началась с дырочки в стене — в стене душевой для девочек; с другой стороны был чулан. Мати понятия не имел об этой дырочке, к тому же в ту пору она не представляла для него никакого интереса, просто в стене захламленного чулана за отставшей штукатуркой Мати прятал сигареты. Он входит в чулан и видит стоящего на цыпочках Сморчка — толстых подметок оказалось недостаточно, — который прильнул к дырочке. Под душем мылся шестой класс, полудевочки-полуженщины с едва намечавшимися, болезненно набухавшими грудями. Мати замирает в дверях. Сморчок оборачивается, лицо его наливается кровью. Сперва он что-то бессвязно бормочет, но вот уже орет: «Какое свинство! Это ты ее провертел! А теперь явился подглядывать! Я как раз караулил, когда…» Он хватает Мати за плечо, тащит его выстаивать под большие часы и бежит сообщить девочкам, за каким занятием застукали парня.

Так это началось. И через год Мати вполне освоил заикание. Позже он с ним упорно боролся. От заикания избавиться очень просто, прочел он многообещающие заверения в какой-то старой брошюрке, где шла речь о всевозможных нервных заболеваниях. Избавиться будто бы можно при помощи самовнушения.

Возможно, все это правильно. Да что толку? Правда, Мати понимает, что в легком заикании нет ничего зазорного; в самом деле, ну что тут такого? Только это не помогает… Я не боюсь, я ничуть не стесняюсь, можно внушать себе и верить в это, но, когда кровь кидается в лицо, лоб покрывается мучительным потом, руки дрожат, ладони мокрые, от самовнушения проку мало! Воля и разум бессильны, заикание словно приходит откуда-то извне.

Что делать, если в глотке засел скорпион, изготовленное к удару жало поднято вверх и вот-вот вопьется в гортань. По большей части с уст Мати слетало разве что подлежащее и сказуемое; машинка, сжимавшая горло, пропускала подлежащее и сказуемое, иногда дополнение, но если он хотел, осмеливался хотеть большего, колесо сбрасывало приводной ремень, и в горле вскипал пенный водопад. Наше тело послушно нашей воле. Послушно? Большое спасибо! А у Мати нет.

В комнате скрипнула кровать. Вероника сегодня не такая, как обычно, видно что-то должно произойти…

Мати громко глотнул, его гортань, его голосовые связки опять дают о себе знать. Если он сейчас откроет рот, то непременно запнется, даже говоря с Вероникой, хотя до сих пор при ней этого не бывало. Рука Мати дотронулась до проклятой шеи, помассировала ее; мальчишкой он иногда мечтал, что в конце концов когда-нибудь настанет счастливый миг и ему удастся проглотить свою беду. Коварный маленький скорпион, поселившийся в его горле, хорошо бы его слопать. Пускай этот гад переварится! Но скорпион заикания не исчезал, он крепко вцепился своими клещами в горло Мати.

Скорпион никогда не исчезнет.

— Принеси мне попить!

Мати не хотелось откликаться. Пара споткнувшихся слов может вылиться в стихийное бедствие, в глоссолальную Ниагару — звуки сольются друг с другом, разрастаясь, словно снежный ком, задушат. Их не выплюнешь. И красные роднички крови вскипят, бросятся в голову. Иногда в такие минуты он убегал от людей.

Мати открыл кран, сполоснул стакан из-под вина.

Вероника, приподнявшись на локтях, села. Когда Мати вошел в комнату и протянул ей воду, она не прикрылась одеялом. Это было ново: в комнате уже стало светло, а Вероника стеснялась своего тела, хотя лишай был не заразный и вообще не страшный. Даже в их первый раз он не испугал Мати. Может, было бы лучше, если бы испугал. Кто знает.

Вероника маленькими глотками пила воду и следила за взглядом Мати. Следила за тем, как он следил. И Мати следил за ней. Между ними частенько так бывало.

— Правда… это все равно, как если бы кто-то длинным-предлинным хлыстом…