Спящий ветер - [3]

В просторном зале теснились грубо сколоченные, но мощные столы. Стены, оббитые дешевыми панелями из спрессованных древесных отходов, покрывали живописные росписи авторства самого хозяина бара, отличавшегося весьма специфичным художественным талантом, который с лихвой искупали воображение и энтузиазм. С центральной росписи на посетителей смотрел лихо сдвинувший набекрень фуражку, косоглазый адмирал в окружении пышнотелых, легкомысленных и столь же косоглазых красавиц. Глаза художнику никогда не давались. Но посетителям нравились эти росписи. Они гордились ими, как обычно гордятся достопримечательностями родного болота. Кроме того, после третьего стакана медовухи росписи начинали приобретать глубокий сакральный смысл, а полуодетые красавицы не просто косили, но лукаво подмигивали.

Рина это место тоже вполне устраивало. Впервые он попал сюда три года назад после того, как его катер совершил аварийную посадку на пустыре за резинотехническим заводом. Тогда Рин изрядное количество времени бродил по темным проулкам, натыкаясь на запертые двери ангаров и заводов, пока волей случая не приблудился к порогу "Адмирала". Он не выглядел платежеспособным клиентом, китель давно ушел на тряпки, на щеке запеклась глубокая ссадина, но никого в его виде ничего не смущало. А затем он нахамил вышибале и затеял с ним драку, изрядно попортив центральную роспись. Сражение закончилось сломанной лавкой и тремя разбитыми бокалами, которые хозяин заведения обязал отработать. Так Рин остался в "Адмирале", все равно идти ему было некуда. Вскоре, благодаря ловкости и весьма специфическому природному обаянию, его из посудомойщиков перевели в младшие помощники ассистента повара, а затем и в бармены, после того как его предшественник отравился рыбой из токсичных терминашских прудов.

К его счастью, население Терминаша в целом и посетители "Адмирала" в частности не отличались ни любопытством, ни проницательностью. После тяжелого трудового дня содержимое собственной кружки их интересовало куда больше, чем биография бармена, ее наполняющего. Рина мало о чем расспрашивали, а если такое вдруг случалось, он отшучивался, оставляя любопытствующего удовлетворяться собственными домыслами. На Терминаше, исключительно человеческой, трудовой колонии, редко удавалось встретить инопланетян или пестро выкрашенных скучающих представителей своей же цивилизации, но даже в таких условиях мало кого удивляли длинные белые волосы и красные глаза с горизонтальным столбиком зрачков. Несколько раз мелькали предположения, что, быть может, он жертва радиации, или его матушка согрешила с неким подвидом инопланетян, но все эти слухи носили исключительно сиюминутный, беззлобно пьяный характер, и Рин не обижался. Привыкнув видеть его за барной стойкой, практичные, не разменивающиеся на абстрактные мечтания, посетители вряд ли стали бы относиться к нему хуже, даже если бы у него внезапно выросли тентакли.

Музыка грохотала в баре так, что на столах нервно подрагивали бокалы и тарелки. Это настраивала инструменты местная музыкальная группа, которой скорее из сострадания и творческой солидарности, чем из веры в их талант, покровительствовал сердобольный хозяин "Адмирала". Посетители относились к ним с терпением, а ближе к полуночи, когда посиделки становились особенно душевными, даже подпевали особо популярным на Терминаше хитам. Рин между тем считал, что от забрасывания тухлыми помидорами музыкантов спасает только качество местной медовухи. Оглохшие от грохочущего звука посетители делали заказы с помощью жестикуляции. Благо в меню бара имелось только два вида медовухи "фирменная" и "на тополиных опилках" ничем абсолютно не отличающиеся, легендарные "гренки чесночные Адмиральские" и "тарелка с закусью всякойразной". Перепутать заказы в таких ограниченных условиях составляло труда, но если такое и происходило, недовольство устранялось в самом зародыше одной только улыбкой очаровательной официантки Люси. В портовых барах предпочитали использовать роботов, те, дескать, надежнее, но "Адмирал" нанимал работников по старинке, чем очень гордился, и не безосновательно. Ладная округлая фигурка, белокурые кудри, губки бантиком, голубые глаза и, главное, веселый, легкий нрав официантки привлекали посетителей не меньше, чем медовуха и гренки, и уж точно куда больше, чем мученические потуги местных музыкантов. Люси умудрялась щебетать даже в усиленном динамиками струнном бренчании, но посетители обращали внимание лишь на то, как чарующе шевелятся ее губы и колыхается пышная грудь в глубоком декольте. То, как она елозит тряпкой, размазывая пыль по столикам, и что она подает с подноса, их интересовало куда меньше. С таким ценным кадром хозяин бара давно мог подавать к гарниру самый низкопробный продукт, но пока придерживался моральных принципов и на совсем уж бесстыдное жульничество не шел.

В одну ничем не примечательную ночь недовольной оставалась только посетительница в самом углу зала. С брезгливым выражением на хорошеньком, без грамма макияжа, личике, она провела пальцем по столешнице, неодобрительно уставилась на грязное, липкое пятно, оставшееся на пальце, и с невозмутимой дотошностью протерла стол извлеченными из сумочки антибактериальными салфетками. Женщины в "Адмирале" появлялись нечасто, а если и появлялись, то такие же замордованные работяги, как и остальной контингент, но уж точно не эдакие изящные дамочки. Незнакомка мгновенно привлекла всеобщее внимание и вселила в очерствевшие мужские сердца робость созерцания прекрасного, а в сердце Люси ядовитую женскую ревность. Но подойти и заговорить с ней не решались, и не только потому, что не хватало мужества и галантности - девушка предусмотрительно пришла в сопровождении кавалера, на поясе которого висела едва прикрытая плащом кобура. Кавалер, несмотря на оружие, на фоне своей спутницы смотрелся откровенно непрезентабельно. Высокий, болезненно худой и бледный, он держался, между тем, очень уверенно и озирался по сторонам с жизнерадостным любопытством туриста. Он заказал две пинты медовухи, а девушка - зеленый чай, чем вызвала на кухне изрядный переполох. Такого блюда бар не знал со дня своего основания, но находчивый повар сориентировался и заслал младшего помощника обворовать дворик у храма Стины Милосердной. Помощник, как и сам повар, в растениях не разбирался, но к делу подошел ответственно, ободрал все, что смог ободрать, и вернулся, оставляя ведущие с места преступления следы, с целым мешком травы. Рин, как и все остальные, в том числе примолкшие музыканты, с большим интересом наблюдал, как с опасливым трепетом, на вытянутых руках, Люси несла к дальнему столику поднос, на котором горделиво возвышался двухпинтовый пивной бокал с густой серовато-зеленой жидкостью. Время шло, ночь за окнами, криво разрисованными под мозайку, сгущалась, и интерес к загадочной парочке угас. Строить предположения относительно их появления быстро наскучило, тем более, что вели они себя тишайшим образом, и замечать их вскоре перестали. Только Рин то и дело ловил на себе взгляд мужчины. Очень серьезный и пристальный взгляд. На губах незнакомца по прежнему играла ничего не значащая, вежливая улыбка, но в темно-зеленых глазах плескался жесткий, безразличный холод. Рину не нравился этот мужик. Он зарождал под ребрами смутное тревожное чувство, и Рин был бы безмерно счастлив, если бы незнакомец вместе со своей подругой, убрался туда, откуда явился. Но Люси придерживалась другого мнения. Мужчина так мило улыбался ей, что она едва не споткнулась на ровном месте и чудом удержала поднос, заставленный пустыми бокалами.