Спустя вечность - [21]

Итак, Йенса Тииса не хватало, хотя мне было трудно представить себе его за игрой в покер. Фру Сигрид Григ была в отъезде, но украсить мужское общество пригласили актрису Лиллемур фон Ханно, она приехала уже после покера и чувствовала себя чужой в этой компании.

Это был бурный вечер. Отец снабдил нас с Арилдом деньгами для игры, которые мы тут же обменяли на жетоны. Не помню, кто выиграл, кто проиграл, да и ставки были невелики — я, во всяком случае, не выиграл.

И еще это был один из тех вечеров, которые Григ устраивал ради моего отца и, думаю, ради тех, кто таким образом получал возможность побыть в обществе знаменитого игрока в покер — Кнута Гамсуна. В то время и еще много лет спустя между отцом и Харалдом Григом были самые теплые отношения, вопреки их политическим разногласиям, о чем свидетельствуют и встречи и письма, которые они посылали друг другу. Контакты были прерваны только после того, как Грига арестовали и удалили из «Гюлдендала». Но это уже относится к жизни и моей собственной семьи, и об этом позже.

6

Я возвращаюсь к тому периоду жизни в Нёрхолме, когда нас часто навещали старые друзья отца. Лучше всего я помню писателя Вильхельма Крага^{37}. Он был на несколько лет моложе отца и вместе со своим братом, тоже писателем, Томасом^{38} был верным спутником отца во время литературных попоек в копенгагенском кафе «Бернина»^{39}.

Когда Вильхельм Краг появлялся в Нёрхолме, тотчас начинались воспоминания о веселых временах. А ведь тогда в стране был введен строжайший запрет на алкоголь. Приезд этого высокого человека с разболтанной походкой, как бы плывущего к дому по садовой дорожке, всегда вызывал оживление. От этого талантливого весельчака отец терпел все. Но порою, когда отец особенно напряженно работал и никто не должен был мешать ему, даже Краг, маме и ему приходилось говорить, что Кнут уехал. Однажды Краг обиделся, услышав, что отец «вообще не хочет никого видеть». Мама так и заявила Крагу, и он воскликнул: «Да он просто мизантроп какой-то!» Мама иногда с трудом находила извинения, если вдруг приезжали гости, которых отец не мог или не хотел принять.

Особенно ярко мне запомнился один летний день, когда к нам неожиданно явился его немецкий переводчик Сандмайер вместе с женой, естественно, полагая, что Кнут Гамсун встретит их с распростертыми объятиями. Мама растерялась, но послала меня в Хасселдален, в заброшенную усадьбу арендаторов, где отец работал, пока шло строительство Хижины Писателя. Как я и ожидал, отец дал мне ясно понять, что не желает, чтобы ему мешали, кто бы это ни был.

— Но ведь он приехал из Германии, — сказал я.

— Из Германии? Но ты же знаешь, что я не говорю по-немецки!

— Он говорит по-норвежски. Он твой переводчик…

Вырванный из своего воображаемого мира, отец поначалу просто ничего не мог понять. Потом он вспомнил имя — Сандмайер. Этот человек должен понять, что он не в состоянии… он не может… пусть мама передаст ему привет. Таков был отцовский ответ.

Визит непрошеного гостя был бы не просто перерывом в работе. Отцу пришлось бы сидеть и разговаривать о литературе, используя маму в качестве переводчика, притом разговаривать с немцем! Он знал и немецкий напор, и немецкую интеллектуальную бесцеремонность, никто кроме немцев не присылал ему таких длинных писем, на которые было так трудно отвечать, — маме, конечно. Но отца раздражала навязчивость этих энергичных людей.

Большинство визитеров в таких случаях делали хорошую мину при плохой игре, но Сандмайер был не из таких! Он рассердился, и гордо расправив плечи, заорал о своих заслугах на ниве переводов Гамсуна в Германии, он не позволит себя игнорировать, он приехал в Норвегию с единственной целью — встретиться с человеком, которому оказал эту неоценимую услугу… Никто не кричит так громко, как рассерженный немец. Жена всячески пыталась успокоить его.

Мама плакала.

Сандмайер с женой уехали обратно в Гримстад, они остановились в местном отеле. На другой день он прислал маме письмо с извинениями.

Вообще, Сандмайер шумел совершенно напрасно, теперь-то я это понимаю. Во-первых, как человек много лет переводивший произведения отца, он должен был знать его привычки и его отношение к незваным посетителям. Во-вторых, едва ли он приехал в Норвегию только ради отца. Он нанес визит и некоторым издателям и другим писателям, в том числе и Сигрид Унсет.

Когда отец узнал об учиненном Сандмайером скандале, то нашел ему своеобразное извинение. Очевидно, переводчик изголодался и настрадался в Германии во время войны! Когда люди бурно на что-то реагировали или вели себя не совсем адекватно, отец обычно относился к этому с большим снисхождением, он сочувствовал этому состоянию нервозности и ничем не объяснимого аффекта. Но в случае с Сандмайером диагноз отца вряд ли был верным. После они продолжали общаться друг с другом вполне мирно, и, надо сказать, Сандмайер заслуживает всяческих похвал: стиль и язык его переводов Гамсуна очень хорош.

Если отец не мог или не хотел кого-то видеть, маме приходилось выручать его, а, как я уже сказал, это порою бывало весьма сложно. Но когда приезжал Вильхельм Краг, она только радовалась обществу своего бывшего директора театра. Ведь это он однажды свел моих родителей в Национальном театре, став таким образом косвенной причиной брака, имевшего известные литературно-исторические последствия. Мама очень ценила Крага, с ним она могла вдоволь поговорить о театре — вообще-то в нашем доме театр редко становился предметом бесед.